Lutea - Мы будем пить [СИ]

Он сидит у огня, греется, порой поглядывает на напарника. Итачи это замечает, но не подаёт вида. Что за мысли снедают напарника? Самую чуть интересно, но неважно — нельзя позволить себе проникаться к другим, когда живёшь для одного конкретного человека. Живёшь для того, чтобы отдать ему свою жизнь.

Приятные полтора килограмма техники на коленях и стакан виски в руке пропадают, и я полностью осознаю себя лежащей на траве, закутавшись в плащ из водонепроницаемой ткани. Прохладно и неудобно — мне ни разу не доводилось спать на земле. Не сказать, что выездные практики в родном университете не давали такой возможности. Просто я всегда была слишком плохо пьянеющей любительницей комфорта, чтобы засыпать у костра под звуки гитары.

Стоп.

Я резко сажусь и моргаю, пытаясь понять, что происходит. Вокруг шумит по воле ветра лиственный лес, вдалеке ухает сова. Пахнет дымком, навевая мысли о виски, и кто-нибудь прописал бы уже Итачи очки — его зрение ещё гаже моего! Вдруг лёгкие пронзает боль, и я кашляю, закрывая рот ладонью. Та в крови.

— Итачи-сан? — Кисаме снимается с места и оказывается рядом так быстро, что я невольно вскрикиваю. — Эй, эй, спокойно, свои. Воды?

— Что… что за чёрт? — я могу лишь пялиться на кровь на руке, морщась от боли в лёгких.

Кисаме смотрит откровенно недоумённо.

— Что-то новое?

Я заторможенно поднимаю взгляд на него и едва не вскрикиваю снова. Одно дело видеть на экране — но совсем иное лицезреть это… существо рядом, скользить испуганным взглядом по его выпученным рыбьим глазам, жабрам, синевато-серой коже. Кисаме ловит этот взгляд и хмурится, а я выдавливаю:

— Прости, — и наконец замечаю, что голос совсем не такой, как должен быть у Итачи. Что голос женский.

Слишком глубоко вошла в персонажа. Чёртов виски.

— Ничего, — всё ещё напряжённо отвечает Кисаме и протягивает флягу. Пью чистую родниковую воду, с которой не сравниться бутилированной и той, что льётся из крана даже в самом лучшем эко-районе. Подобные чувства к воде я испытывала лишь однажды, когда во время выездной летней практики на станцию в полях у моей команды было задание создать учёт гнёзд аистов в окрестных деревнях. В те дни мы проходили десятки километров пешком, общались с местными жителями, смеясь, замеряли на глаз высоту деревьев, где гнездятся птицы-символы нашей родины, а затем деревенские поили нас водой из колодцев. Мне, городскому ребёнку, это было в новинку. — Вы в порядке, Итачи-сан?

— Да, — я утираю губы рукавом и ловлю взгляд, которым Кисаме проводит это движение. Нормально! Я мало того, что погрузилась слишком глубоко в по некой причине фем-версию персонажа, так ещё и напарник хочет меня — то есть, Итачи. И всё это посреди сраного леса.

Тревога усиливается с каждой секундой.

— Кисаме, — он смотрит в глаза, готовый слушать. — Не смотри на меня так.

— Не понимаю, о чём вы, — Кисаме тут же отводит взгляд, и это показатель — одновременно пытается скрыть мысли, не встречаясь взглядом с менталистом, и боится последствий-гендзюцу.

А вот это уже хорошо.

— Понимаешь, — по возможности спокойно констатирую я, непроизвольно проверяя, плотно ли запахнут плащ на груди. Она куда меньше, чем моя, и я малодушно радуюсь, потому что и это движение Кисаме ловит взглядом искоса.

И тут я понимаю, что картинка слишком чёткая, а подробностей, деталей окружения слишком много для обычного зрения.

— Кисаме, — шепчу, пытаясь ненавязчиво угрожать, — я же предупреждала тебя…

— Простите, Итачи-сан, — Кисаме быстро поднимается, отходит в сторону, где лежат дорожные сумки и Самехада. Вот здесь уже сложно сдержаться и не вздрогнуть — меч выглядит откровенно жутко, более того, низко урчит и шевелится под бинтами.

— Иди спать, я подежурю, — хрен знает, что я тут надежурю, но подумать надо, а взгляды Кисаме вовсе не помогают.

— Уверены, Итачи-сан? — сколь бы плоха я ни была в чтении эмоций, на сей раз улавливаю в тоне беспокойство.

— Да, — вот бы сейчас суперсилу учиховского покерфейса! Но нет, я уверена, что выгляжу растерянной. Ладно, к чёрту учиховский — просим в студию славянский покерфейс, который многие иностранцы принимают за признак того, что у нас нет ни обаяния, ни чувства юмора. Вроде, работает — врождённый взгляд, который по первости мои коллеги в лаборатории трактовали как «Не подходи — убьёт», действует на Кисаме, и он, кажется, как будто бы успокаивается. Во всяком случае, усмехается и, улёгшись на землю, отворачивается, вскоре переставая подавать признаки бодрствования.