Софья Прокофьева - Астрель и Хранитель Леса [Повесть-сказка]

Длинные волосы и густые брови Каргора были опалены. Копоть въелась в кожу, обгоревший плащ повис неровными жалкими лохмотьями.

— Все… Больше нет моей Черной башни. — Голос Каргора звучал прерывисто, еле слышно. — Огненные змеи… Сгорело все: колдовские книги, шкатулки с голосами.

— А мне-то что? — с равнодушным недоумением посмотрел на него король. И тут же отвернулся. — Какой прекрасный выдался денек! Эй, глоток вина мне!

Услужливый слуга тут же подставил золотой кубок под алую густую струю.

Король с улыбкой торжества поднял кубок с вином, и лучи солнца вспыхнули, втянутые в игру драгоценных камней.

— Я пью за счастливейший день моей жиз… — начал король и смолк, словно задохнувшись.

Рука его дрогнула. Вино, алое, как кровь, выплеснулось и потекло по рукаву. Кубок упал в траву.

Полный ужаса, остекленевший взгляд короля был прикован к двум молодым березам на краю опушки.

Березы склонили друг к другу верхушки и, перемешав ветви, образовали бело-зеленую арку.

Под березами, взявшись за руки, стояли Астрель и Гвен Хранитель Леса.

Гибкие ветви ласково падали им на плечи. Молодые листья берез блестели. Лучи солнца сплели в просветах золотые венки и гирлянды.

— Призрак! Тень! Тебя нет! Сгинь, рассыпься… — посиневшие губы короля не слушались его.

— Вряд ли, вряд ли призраки, ваше величество! Просто бунтари и разбойники, — прошептал Врядли. Он весь вытянулся и словно прилип к сапогу короля. — Прикажите схватить их!

— Девчонка! — Игни покачнулся и выронил поводья.

— Страшно! — прошептал Трагни. — Смотри, брат, что это? Что это?

Вдруг зашевелились, словно ожили, все деревья на опушке леса. Раздвигая ветви, на поляну разом вышло множество людей.

Они были молоды все, как один. Но лица их были не по годам суровы. Одежда на сильных плечах была изорвана в клочья, обувь поизносилась.

Из толпы шагнули двое рыжеволосых мужчин. С ними молодая женщина с испуганным ребенком на руках. Малыш так крепко обхватил шею матери, что ей было трудно дышать. Она разняла ручки ребенка, часто-часто целуя маленькую ладошку.

Плеснув ветвями орешника, одним крутым гибким движением, на поляну выпрыгнул могучий прекрасный олень. Словно умоляя о чем-то, склонил голову с тяжелыми ветвистыми рогами к ногам Астрель.

— Бедный мой… — прошептала Астрель. — Как ты далеко ушел…

Она коснулась рукой его лба, лаская и успокаивая. Олень еще ниже наклонил голову, трепеща всем телом. Голос Астрель зазвенел:

И едва она проговорила последнее слово — олень исчез. Все увидели красивого юношу. На нем был потертый кожаный передник, какие носят кузнецы. На щеке пятно сажи.

Он растерянно огляделся, и вдруг улыбка счастья, еще слабая, неуверенная, появилась на его губах.

А из леса выходили все новые и новые люди. Они клали руки на плечи друг другу. А их взгляды, грозные, горящие гневом, были устремлены на короля.

— Нет!.. — тонким заячьим голосом взвизгнул король. — Я не хочу! Вы не посмеете…

Он повернулся к темной фигуре, похожей на немое, обгорелое дерево.

— Каргор! — Голос короля прервался от страха. — Возьми полцарства, что хочешь. Помоги мне, спаси! Их глаза…

Каргор сделал несколько неверных шагов и, чтоб не упасть, схватился за ствол тонкой березы. Молодая березка согнулась под его рукой.

— Я одолею их, государь, — с такой ненавистью сказал Каргор, что все вокруг померкло.

Шмель в своей меховой шубке застыл в воздухе, мерцая крылышками. И только горестно вскрикнула птичка Чересчур, сидевшая на плече у Гвена.

— Чего бы мне это ни стоило, я уничтожу вас! — Каргор повернул свое почерневшее лицо к Астрель и Гвену. Березка, согнувшись дугой, вся трепетала, будто хотела и не могла стряхнуть его руку. — Я превращу вас в жалкие пылинки, добычу ветра! Без имени и без прошлого…

— Ну, скорее же, Каргор! Скорее! — изнывал от нетерпения король, стиснув кулаки. Но Каргор даже не поглядел на него.

— Силы мои на исходе, — глухо продолжал он. — Я знаю, отныне я превращусь в ворона. Навсегда. Мне больше не быть человеком. Что ж, пусть! Но я стану ужасом местных лесов. Бедой, вечным ужасом и гибелью, вот кем я стану! Ни одной птице никогда не петь в этом лесу!

— Птицы будут петь! — раздался глубокий, сильный голос.

Все разом оглянулись.

Посреди опушки стоял высокий старик. Его седые волосы отливали серебром. Серый бархатный плащ падал до земли. Глаза его смотрели твердо и ясно.