— Я не побеждён! — процедил он, превозмогая боль от жуткой раны. — Нет. Ещё нет…
Только тогда, когда пауза уже затянулась настолько, что Баррик обнаружил, что начинает клевать носом, он в конце концов поднял голову.
— Эй, птица! Скарн? Что там было дальше? — его глаза расширились. — Эй, где ты?
Пара мгновений — и почти совершенно чёрная тень, хлопая крыльями, спустилась с вечно серого неба, сжимая в клюве что-то мерзкое и извивающееся.
— Ам, — сказала она, хотя большая часть ножек существа всё ещё свисала по бокам клюва, пиная воздух в бессильном сопротивлении. — Чудесно. Мы зкончим расскз позже. Обнаружили целое гнездо вот этих, мы нашли. На вкус — словно дохлая мышь пржде, чем она слишком раздуется и лопнет. Принести и тебе штучку — другую?
— О, боги, — простонал Баррик, брезгливо отворачиваясь. — Где бы вы ни были — живые, мёртвые или спящие — пожалуйста, дайте мне силу!
Ворон фыркнул, словно услышал глупость.
— Молить о силе недостаточно. Нам, чтобы оставаться сильными, надо есть.
Насколько я смог выяснить, нет ни единой местности на двух континентах или островах в море, где не существовало бы преданий о волшебном народе. Но жили ли они сами когда-то во всех тех местах, или же память о них принесена была людьми, когда они там поселились, того никто сказать не может.
из “Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда”
Храмовый колокол звонил, призывая паству к полуденной молитве. Сердце Бриони сжал стыд — она опаздывала уже на час от назначенного времени, большей частью из-за лорда Джино с его — кажется, бесконечными — каверзными вопросами.
— Я искренне прошу прощения, мой лорд, — сказала она, вставая, — но я в самом деле должна идти: мне нужно увидеться с моими друзьями, — после долгих месяцев суровой жизни так трудно было вновь вернуться к изяществу и женственности в манерах и речи — это казалось ей столь же фальшивым, как и все её роли в представлениях труппы. — Умоляю меня простить.
— Под друзьями вы подразумеваете комедиантов? — Эразмиус Джино приподнял изящно выщипанную бровь. Сианский лорд мог показаться пижоном, но в его стране просто было принято следовать моде: Джино был широко известен своей проницательностью, а кроме того, победил в трёх дуэлях Суда Чести, убив своих противников. — Право же, ваше высочество, вы всё ещё делаете вид, что такая, как вы, может водить дружбу с такими… как они? Они обеспечили ваше инкогнито на время путешествия — удачная стратегия, когда едешь сквозь недружелюбную страну по опасным дорогам, — но пришло время положить конец этому обману.
— В любом случае, мне нужно встретиться с ними. Это мой долг, — ей приходилось признать, что большая часть сказанного лордом — правда. Она не относилась к бродячим актёрам как к настоящим друзьям, держа в секрете все самые важные сведения о себе. Они приняли её с открытой душой, но она, Бриони Эддон, не ответила взаимностью, даже не сблизилась с ними: актёры были честны, она же, напротив, нет. Ладно, почти все они были с ней честны. — Как я понимаю, вы отпустили всех, кроме Финна Теодороса. Он заявил, что передавал сообщения вашему королю от лорда Броуна. Я — законный сюзерен Авина Броуна, и он не скрыл бы их от меня, я знаю. И я желаю услышать эти сообщения.
Джино улыбнулся и погладил бородку.
— Возможно, вы их услышите, но это решать королю Энандеру, моему господину, принцесса Бриони. Он встретится с вами позднее.
Титулы их шли в таком порядке не случайно: этим Джино напомнил ей, что первенство принадлежало королю Сиана — и оставалось бы за ним, даже находись принцесса в своей стране, от которой она, увы, вне всяких сомнений, была сейчас далеко.
Лорд Джино неторопливо поднялся — с грацией, какой могли бы позавидовать многие женщины:
— Пойдёмте, я провожу вас к комедиантам.
“Отец, Кендрик, Баррик… Все покинули меня… — Бриони отчаянно пыталась сдержать внезапную слезу, так и стремившуюся скатиться с нижнего века. — Шасо, а теперь и Давет…” Все оставили её: многие мертвы, а может быть — и все они. Принцесса постаралась успокоиться, пока не заметил сианский придворный. “А теперь я должна сказать “Прощайте!” и труппе Мейквелла”, - оно было странным, это ощущение одиночества. Прежде оно всегда казалось ей чем-то временным, чем-то, что необходимо пережить, переждать, пока всё не образуется — и теперь впервые Бриони осознала, что это чувство, быть может, вовсе не временное, и что ей придется научиться жить с ним: гордой и бесстрастной, как статуя, твёрдой, как камень, но пустой внутри. Совершенно, абсолютно пустой…
Читать дальше