Константин Шаров - Пекло [СИ]

Несколько самых талантливых художников уже пригласили «восстановить древнюю крипту» — колонный зал при входе в приют было решено выдать за сохранившиеся помещения храма. На мастеров было наложено интересное заклинание ментальной сферы, действующее подобно некоторым галлюциногенам. Теперь достаточно было подвести одного из них к совершенно голой стене и подробно рассказать, что на ней «изображено», одновременно прочитывая соответствующие отрывки из «Заветов Творца», чтобы художники сами додумали все детали, восхитились грандиозности замысла, и занялись «реставрацией», на самом деле создавая произведения с нуля. Я уже видел несколько этих фресок — получается впечатляюще. К тому же, по завершении работ у меня будет два десятка свидетелей, уверенных в том, что храм Хранителя существовал задолго до моего здесь появления.

В сельской харчевне было шумно и многолюдно — к немногочисленному торговому люду, составляющему обычный контингент, сегодня прибавилась большая часть местных мужиков, празднующих окончание осенних полевых работ. Градус веселья стабильно поднимался обратно пропорционально количеству пива в выставленных хозяином бочонках. Под это дело неплохо шла закусь и, конечно, байки.

Душой компании как всегда являлся местный «менестрель» — сын хозяина харчевни, от безделья выучившийся игре на лютне у проезжего музыканта и постоянно околачивающийся около приезжих, а потому знавший огромное количество побасенок разной степени достоверности. Сейчас речь шла не об охотничьих рассказах и не о весёлых историях, а о вещах высоких, о которых самому степенному и зажиточному мужику послушать не зазорно. Речь шла о делах далёких, столичных, что в будущем на всё королевство своё влияние можгут оказать.

— …и прямо под теми руинами древними, под плитой каменной лестница оказалась старая, пылью да паутиной поросшая. Всё как в древних манускриптах сказано! И спустился туда наследник, на глубину невероятную! Стосаженную!

— Да брешешь! Не можно такому быть, чтобы Сам в темень первым полез, да один ещё! Этож надо совсем с головой не дружить, а о Наследнике никто подобного не сказывал.

— Так я же и не сказал, что он один был, со свитой, конечно. — Отмёл подозрения рассказчик. — Но и сам туда пошёл! А как спустились на самую глубину, впереди свет они увидели. И чем дальше шли, тем тот свет ярче становился, пока не вышли к залу высоты громадной, в какой вся наша деревня поместиться бы могла и там, в самой серёдке, огонь горит! Да не простой-то огонь, а цвета невероятного — зелёного, и горит тот огонь прямо на плите гранитной, ничем не подпитываясь! И тут-то и случилось невероятное! Прямо из того пламени волшебного зазвучал голос могучий. И хоть говорил он на непонятном наречии, но поняли все, кто слышал, каждое слово произнесённое! И подтвердил он всё, что в манускрипте том древнем было сказано и повелел храм тот восстановить в былом величии и жрецов призвать и обучить, чтобы вновь, как встарь неимоверную, следовали люди Заветам Творца!

— Брехня… — Неуверенно ответил тот же скептик. — Мы завсегда предков почитали, не слышал я никогда ни о каком Хранителе.

— Не брехня! — Все седевшие за столом ажно вздрогнули от могучего баса кузнеца Фёкла, до этого тихой глыбой застывшего в углу. Последний месяц он был в харчевне постоянным посетителем, заливая своё горе крепким вином. Случилось с ним несчастье недавно — умерла родами молодая жена. Сына нерождённого лекарь тоже не смог спасти, за что был бит кузнецом нещадно. С тех пор Фёкл стал сам не свой. Горн в кузне потух совсем. Ему уже пару раз осторожно, чтобы битыми не оказаться, подходили обеспокоенные селяне, да только взглядом хмурым приходилось удовлетвориться — не хотел кузнец общения. И вот, теперь он, неожиданно, разговорился!

— Сон мне был. — Продолжил Фёкл. — Будто я в темноте завис, а на меня кто-то смотрит. И по сравнению с ним я будто песчинка по сравнению с горой. И знаю, что смотрит он прямо в душу мою, видит всю боль накопленную, все грехи и добродетели. А потом отворачивается и ни слова при этом не слышно, но в разуме знание само собой возникает, что прощены грехи мои и от того боль не так сердце терзает. А ещё — что в путь мне следует отправиться, перед алтарём Зелёного Огня предстать, что глубоко под землёй находится, под храмом давно разрушенным, но сейчас снова строящимся.

Сидевший напротив староста, до этого момента не особенно обращающий внимания на россказни, мгновенно уловил нехорошую тенденцию и встрял в разговор: