Надежда Мамаева - Ловец [СИ]

— Нет, — Тэд оттолкнул ее от себя. — Не нужно.

— Что «не нужно»? — Шенни, уже готовая ко всему, в первый миг даже не поняла, о чем он.

— Тебя не нужно. Такую. Так, — он говорил, выдавливая слова из себя.

Она смотрела на Теда пристально и неотвратно. Как сама истина. Как сама Смерть. Его смерть.

— Просто поклянись на камне свидетелей, что эту ночь Закриан провел… с тобой — он выхаркнул последние слова, как окончательно больной чахоткой — остатки легких. А потом, набрав воздуха в грудь, добавил: — Я позову. Тебя проводят для дачи свидетельских показаний.

Она ушла, а Тэд медленно, механически расстегнул китель, повесил его на спинку стула, а потом так же размеренно, как бездушная кукла, спустился в допросную, стены которой были столь прочны, что могли выдержать даже всплеск магии штормовиков, после которого наступает полное выгорание мага, и запер дверь изнутри на все засовы. Ловец остался один. Там, где не сможет навредить окружающим и…

Его сорвало: стол превратился в пыль за секунду, одежда истлела и того раньше, а потом стены, стены, способные выдержать самый мощный выброс силы, начали стекать песком.

Тэд горел изнутри. Проклинал тот день и час, кода увидел ее, вспыхнувшую факелом. А еще себя. Он мог промолчать о том, что Зак не виновен, сделать так, чтобы соперник сгнил в тюрьме. Он мог взять Шенни, но… одержимости достаточно обладать, любви — знать, что тот, кого ты любишь — счастлив, даже если и с другим.

Тэд ненавидел себя именно за то, что одного обладания телом ему недостаточно, оттого горел. Плавился в своем собственном аду, имя которому — Шенни.

Шенни.

Секретарь проводила меня в допросную. Там раз за разом я повторяла одно и то же, разными словами. Давала показания. Подписывала протоколы, клялась… Казалось, эта пытка никогда не закончиться. И когда в комнату ввели Зака, я не смогла сдержаться. Бросилась ему на шею.

Нас отпустили, вывели через черный вход. На улицах царствовала глубокая ночь. Но идти в дом Зака — там наверняка дежурят газетчики, как и у моего дома. Особняк, который принадлежит матушке — еще хуже, чем в тот, где убили Грега. Так мы и оказались у Фло. Старуха не сказала ни слова, лишь буркнув:

— Ночь на дворе. Спите. Утром сами все выложите.

Мы заснули в чулане при кухне. Я — на топчане. Зак — потеснив близнецов на тюфяке у стены.

А утро… Оно действительно принесло много чего. И кого — тоже. Механический клест Дарков зачирикал на кухне вовсю, едва только рассвело. Он спешил вручить послание Заку: его матушка беспокоилась о сыне, ведь новостные утренние листки писали, что его выпустили и сняли все обвинения. Она переживала, куда ее сын пропал? Внизу была приписка, что если его невеста, то бишь я, захочу, то они с супругом будут и меня счастливы принять, и рады, что благополучие их Зака я ставлю выше пересудов.

Я лишь хмыкнула. В последнюю фразу эта женщина умудрилась вместить все: и то, что ей известно, Шенни — это Хлоя Элгрис, и о даче свидетельских показаний, обеспечивших алиби ее сыну (наверняка, из газет, и даже помыслить страшно, как там разгулялись бульварные писаки). Второй вестник прилетел чуть позже. Это уже от моей маман, которая выражалась куда многословнее: она не порицала, но явно не одобряла того, что я растоптала свою репутацию, сдержанно радовалась моему воскрешению и жаждала узнать, когда я появлюсь у нее дома.

Совещались недолго. В результате в обед мы уже были в особняке Дарков. Правда, перед этим пришлось удовлетворить любопытство Фло, отведать ее фирменного пирога с кальмаром и выпить по три чашки чая с чабрецом.

Родовое гнездо Дарков, некогда величественное, ныне переживало не лучшие времена. Потрескавшаяся штукатурка, запустение… Дом был бы, наверняка, весьма привлекателен для привидений, но только не сегодня. Дежурившие под окнами и у дверей газетчики стрекотали вспышками магокамер, выкрикивали вопросы и норовили урвать если не ответ, то клочок одежды. Прорвались мы с боем.

Зато внутри… Мать бросилась сыну на грудь, отец ободряюще похлопал по плечу, а Клим лишь подмигнул брату и закружил меня с криком:

— Я знал, что ты не подведешь! Еще тогда, на гонках это поня..

Он осекся, сообразив, что сболтнул лишнее и тут же исправился:

— Та поня была жуткой, но ты в нее поверила и поставила на нее целый шиллинг! И выиграла.

Матушка с отцом по наивности покрутили головами. Да, они были инфантильны, эгоистичны, как бывают так и не повзрослевшие к старости дети, но они любили и Зака и Клима. По своему, своей странной любовью, но все же по-семейственному, что ли.