Дмитрий Тихонов - Медианн №3, 2020

Позже, когда они откинулись на спины, устав, Мирца с недоумением промолвила:

— Как в последний раз делаешь.

«Знала бы ты», — подумал Есуген, а сам ответил:

— Я хочу сына. Мне уже немало лет…

— Я рожу тебе сына. Но зачем торопиться? Много времени.

«Наивная, глупая женщина. Что знаешь ты обо мне — о том, кто называет себя, твоим мужем?»

— Время? Время бежит, как быстрый ручей с горы, милая Мирца, — он погладил ее грудь и сжал сосок, понимая, что не доведется больше дотронуться до этой мягкой, словно бы бархатной женской кожи. Что ему остается? Рабыни-китаянки в кангах или грязные вшивые харачу из разграбленных селений на границе? В своей длинной несчастной жизни Есуген не встречал женщины прекраснее, чем Мирца. И вряд ли когда-нибудь встретит.

— Ты выглядишь обеспокоенным.

— Завтра штурм царства Хань, — пробормотал мужчина. — Много людей погибнет и с нашей, и с их стороны. Вы останетесь здесь, а мы снимемся поутру и двинемся быстрым маршем к Ханю.

Мирца провела пальцем у него за ухом, поправляя выбившиеся из заплетенной косички волосы.

— Мы одержим победу, вернемся, и я сделаю тебя самой богатой хатун в курене. Одарю шелками и кружевами, куплю тебе мыльной пены и поставлю латунную ванну.

— Ванну? Настоящую? Как у женщин из Амадиса? — Глаза Мирцы округлились, как у ребенка.

— Настоящую. С краном и ручками. Чтобы ты купалась сколько захочешь в чистой воде.

— А где мы ее поставим? В юрте?

— Нет же, глупая! — он рассмеялся. — У нас будет дом! Дом в Амадисе, настоящий дом с несколькими комнатами. Я накоплю достаточно денег и уеду туда, а тебя заберу с собой.

— А Юми?

— Ну… Ее, наверное, тоже. Нам нужна будет служанка.

— Не бери ее, — прошептала Мирца на ухо мужу.

— Почему?

— Она меня не любит. Хочет навести порчу. Говорит, у нее бабка была колдунья.

— Слушай больше старую. Но я думал, что ты нравишься Юми, — удивленно пробормотал сотник.

— Она как змея! Ты не возьмешь ее? Обещай, что не возьмешь!

Есуген кивнул, чувствуя, как слипаются глаза, и он проваливается в сон. Однако отдыха дрема не несла — там, в глубине похожего на омут забытья щелкали склизкие черепа на макушке голодного Ямараджи…

Он проснулся весь в поту, холодном, несмотря на духоту в юрте. За пологом Юми ругала за что-то мальчишку, приносящего кумыс. Фыркал конь, хлебая воду из корыта. Свечение эфира стало совсем уж невыносимым, отчего стены юрты казались прозрачными.

За стенками на улице переругивались двое молодых воинов. Жужжал жирный овод, влетевший через дымовое отверстие. Весь стан монголов был наполнен предвкушением чего-то кровавого, злого, плещущегося мутной противной гущей на глубине человеческого сознания. Как если бы вытащили наружу все то потаенное, что есть в человеке, и вывернули наизнанку. Даже окрики сотников из соседних джагунов казались зловещими, преисполненными радости по поводу предстоящего ритуала.

Укутавшись в домашний халат, Есуген выбрался наружу, взял чашку кумыса у Юми и выпил теплый напиток двумя резкими глотками.

Утер усы рукавом и спросил:

— Где Мирца?

— Ее забрали… — Юми потупила взор, чем вызвала еще большее раздражение у Есугена своей дурацкой покорностью. Или хитростью?..

— Нукеры Тенгрикута?

— Да. Сказали тебя не будить раньше времени.

— Я знаю. Дай еще кумысу.

Выпив еще, он снял халат, размял мышцы, стараясь не обращать внимания на глупую Юми, и с ее помощью надел походный доспех — облегченный бронежилет, наколенники и мягкую подложку для седла, предварительно смазав зад кремом. Из джагуна прибежал один из ребят, Есуген дал необходимые указания по поводу предстоящего марш-броска. Взяв под мышку офицерский шлем-сферу с открытым забралом и заткнув в кобуру пистолет, сотник направился в центр стана в сопровождении увязавшегося за ним молодого нукера.

Говорят, по Спирали выше Амадиса невозможно находиться из-за проклятого эфира, который светит и светит без остановки, вызывая у некоторых людей слепоту. Здесь еще терпимо. Но все равно Есуген щурился, всматриваясь в движение повозок и людских сборищ, пытаясь угадать в этом хаосе какой-то центр притяжения. В итоге, спросив у прохожего насчет ритуала, он направился в сторону центра стана, где уже гулко били барабаны, а в воздухе над стойбищем витал серый дым, поднимающийся вверх, к повисшей вверх тормашками цветущей долине с недосягаемой столицей Дорая в центре. Где-то там, в эфирной лазури, скользили гладкие овалы дорайских аэростатов, называемых «дирижаблями», чернели косяки птиц, летящих по Спирали — наиболее коротким путем между витками.