Анна Степанова - День середины лета [СИ]

Насмешка и неверие пришли туда, где была до сих пор незыблемость. Все, что выглядело прежде настоящим, теперь покрывалось грязью, рассыпалось на глазах, оставляя горечь и растерянность… Наверное, права была все-таки почтенная сестра-исповедница! Бог из снов на самом деле был дьяволом — и ночь за ночью своим лишь присутствием осквернял он и развращал душу юной лекарки!

Вот только забывать о нем теперь не хотелось — да и сил ни за что не хватило бы! К зиме, принесшей Илл'ыно шестнадцатилетие, послушница столичного Храма уже безнадежно и намертво была влюблена в своего ночного незнакомца.

Весна 905-го с основания Империи года выдалась неспокойной и смутной. На истоптанные столичные улицы, мешаясь с грязью и талым снегом, хлынули вместе с капелью пересуды да слухи, один другого краше. Сочились они из всех дверей и окон, залетали в стонущие ветрами печные трубы, пробирались в наименьшую щелочку, исхитрившись проскочить даже сквозь каменную преграду крепких храмовых стен.

Говорили же самое разное.

Что вернулся зимой ко Двору молодой наследник — и привезли уже в столицу со всех концов страны рачительные папаши девиц на выданье, но только ни одной пока счастье не улыбнулось. Вся надежда теперь на празднование, что обещали устроить во Дворце в последнюю неделю третьего весеннего месяца в честь совершеннолетия будущего Императора…

Что окаянные лорды опять учинили заговор — но провалились, поплатившись головами. И разойдутся теперь оставшиеся без хозяев имения малыми наделами в чужие руки, чтоб и духу мятежной крови там не осталось, а другим впредь неповадно было…

Что озлилось на имперский люд небо, о чем поведало ужасное знамение — водный столп у Восточных островов, погубивший рыбацких суденышек, кто сказывал — дюжину, а кто под хмельное питье и до трех дюжин досчитывал…

Что являются морякам в тумане, в дождь или на закате корабли-призраки — огромные, бесшумные, черные — скалятся звериными мордами с горящими синим глазищами, чуть не боком о борта трутся — и спешат раствориться во мгле морской…

Что занемог Его Божественность Император, и лежит почти при смерти, а святые жрицы Богинь да черные демоны Гильдии денно и нощно над постелью его бдят — всякому ведь известно: давно меж ними борьба идет за императорскую душу! Пересилят святые девы — и уйдет Его Божественность на Небесные Острова к своим предкам, коль же дьяволы перетянут — коротать ему век за веком на Серых Пустошах, пока не отпустит Первый Бог, проклятый Творец-Разрушитель, горемычную душу на землю для новой жизни…

О всяком трепался городской люд, приходящий в Храм для исцеления или молитвы. Послушницы то вежливо ахали, то хихикали тайком от старших жриц, словно над занимательной сказкой, впрочем, большею частью пропуская суетную болтовню мимо ушей. Жизнь за пределами святых стен казалась им далекой, непонятной, а оттого — почти совсем неинтересной.

Немудрено! Дни храмовых дев, не ступивших за порог совершеннолетия, посвящены были лишь премудростям духовным да лекарским — и только на девятнадцатом году начинали обучать их мирской науке, готовясь выпустить в белый свет по прошествии Пресветлого Испытания не раньше тридцатилетия, либо, коли сложится так судьба и благословят Богини, отдать в руки суженого в любой день и час. А последнее случалось среди послушниц куда чаще, чем можно было подумать: и чернь, и знать, и фермер, и воин одинаково страдали от ран да всевозможных хворей, ища у молодых целительниц сначала лечения, а после — и утешения… Да и приданое, хоть ничтожное, но за храмовыми девицами давалось: коль совсем уж некуда податься, крохотный надел с избушкой в далекой деревеньке всегда ждал молодую лекарку и ее мужа…

Храмовым юношам приходилось сложнее. Уже с четырнадцати лет пичкали их науками, чтобы с восемнадцати благословить в дорогу. Десятилетие полагалось скитаться им проповедниками и странствующими лекарями — только потом, если не осядут нигде, если надумают все-таки вернуться, допускал их Храм к Посвящению.

Возвращались, конечно, не все. Впрочем, без того среди храмовых обитателей мужчины встречались редко — ведь лекарским даром, как известно, сестер и дочерей благословляют Богини куда охотней, чем сыновей своих да братьев. Оттого и становились с годами иные жрицы, лишенные крепкого мужского плеча, ученей придворных магистров, строже бывалых вояк, изворотливее лучших купцов да прижимистее деревенских старост. Не у всякого выходило совладать с этими святыми дамами. А уж на госпожу Алим управы часто не мог найти и сам отец Гутор!