Мадлен Миллер - Цирцея [litres]

Я вернулась на закате. Телемах ушел наловить рыбы к ужину, а мы с Пенелопой сели у стола. Кончики ее пальцев были испачканы зеленым, и в воздухе витал запах чародейства.

– Давно хочу спросить, – начала я. – Когда мы спорили из-за Афины, как ты поняла, что нужно встать передо мной на колени? Что я устыжусь?

– А! Я просто предположила. Вспомнив, что однажды сказал о тебе Одиссей.

– И что же?

– Что впервые встретил богиню, которую так мало радовала бы ее божественная суть.

Я улыбнулась. Даже мертвый он мог меня удивить.

– Пожалуй, так и есть. Ты сказала, он образовывал царства, но он образовывал и мысли людские. До него все герои были Гераклами да Ясонами. А теперь дети будут играть в путешественников, которые завоевывают вражеские земли умом и красноречием.

– Ему это понравилось бы, – сказала Пенелопа.

Я тоже так подумала. А в следующий миг взглянула на ее испачканные руки, лежавшие передо мной на столе.

– Ну? Рассказать не хочешь? Выходит у тебя с колдовством?

Она улыбнулась словно самой себе, как делала часто.

– Ты была права. В основном нужна воля. Воля и труд.

– Для меня здесь все кончено, так или иначе. Хочешь занять место ээйской колдуньи?

– Хочу, пожалуй. Пожалуй, и правда хочу. Вот только цвет волос у меня неподходящий. Совсем не как у тебя.

– А ты их покрась.

Она состроила гримасу:

– Лучше буду говорить, что поседели от жуткого колдовства.

Мы рассмеялись. Пенелопа закончила тот гобелен, и теперь он висел на стене за ее спиной. Пловец, уверенно гребущий в бурную бездну.

– Если заскучаешь одна, скажи богам, что готова принять их непослушных дочерей. Думаю, ты найдешь к ним подход.

– Сочту это за похвалу. – Она потерла грязное пятно на столе. – А мой сын? Отправится с тобой?

Я поняла, что почти взволнована.

– Если захочет.

– А чего хочешь ты?

– Я хочу, чтоб отправился. Если это осуществимо. Но мне предстоит еще сделать одно дело. И что из этого выйдет, не знаю.

Она не сводила с меня спокойных серых глаз. Подумалось, что линия лба ее похожа на свод храма. Изящна и непоколебима.

– Телемах был хорошим сыном, и дольше, чем следовало. Теперь он сам себе хозяин. – Пенелопа коснулась моей руки. – Ничего нельзя знать наверняка, нам это известно. Но тебе я доверила бы любое дело, если бы пришлось.

Я отнесла тарелки на кухню и мыла их тщательно, пока не заблестели. Наточила ножи и разложила по местам. Вытерла столы, подмела пол. А вернувшись наконец к очагу, застала лишь Телемаха. Мы пошли на поляну, которую оба любили, – ту, где целую жизнь назад говорили об Афине.

– Я хочу сотворить заклятие. И не знаю, что из этого выйдет. Может, оно и не сработает. Может, сила Кроноса неотделима от своей почвы.

– Тогда вернемся назад, – сказал он. – И будем возвращаться, пока не добьешься своего.

Так просто. Я сделаю что хочешь. Поеду с тобой, лишь бы ты была довольна. В такие минуты, наверное, отворяется сердце? Но отворенного сердца мало еще, и я достаточно поумнела, чтобы это знать. Я поцеловала его и покинула.

Лягушки попрятались в болотцах, уснули в темных норах саламандры. В пруду отражалась половина лунного лика, булавочные головки звезд да деревья, что покачивались, низко склоняясь, со всех сторон. Я преклонила колени на берегу, в густой траве. Передо мной стояла старая бронзовая чаша, которую я с самых первых дней использовала для колдовства. Цветы, у корней спеленатые светлой тканью, лежали рядом. Срезая стебель за стеблем, я выжимала по капле текучий сок. Дно чаши потемнело. В нем тоже отразилась луна. Последний цветок я выжимать не стала, а посадила на берегу – там, куда по утрам падали лучи солнца. Может, приживется.

В душе моей поблескивал, подобно воде, страх. Эти цветы сделали Сциллу чудовищем, хоть она лишь ехидничала, и всего-то. И Главк, можно сказать, стал чудовищем – божественная сущность вытеснила из него все хорошее. Вновь возник ужасающий вопрос, которым задавалась я давным-давно, рожая Телегона: что за существо сидит во мне, выжидая? Воображение рисовало всякие кошмары. У меня вырастут ослизлые головы и желтые зубы. Я прокрадусь в ложбину и растерзаю Телемаха.

Но может, ничего такого и не случится, сказала я себе. Может, все мои надежды сбудутся и мы с Телемахом правда отправимся в Египет и прочие земли. Станем бороздить моря, жить моим колдовством да его плотницким ремеслом, а когда случится нам посетить какой-нибудь город во второй раз, люди выйдут из домов, чтобы нас приветствовать. Телемах примется латать их лодки, а я накладывать чары против кусачих мух да жара – простыми делами мы будем исправлять этот мир и находить в том удовольствие.