— Давайте пойдём от обратного? — воодушевился вдруг идеей он, осознав, что опровергать каждый страх бесполезно и бесперспективно. — Предположим, всё самое дурное осуществится: вот он я, предатель и бунтовщик, все страхи воплотились в жизнь. Ну и что, собственного, страшного произойдёт? Арестуете меня, казните, в конце концов, и дело закрыто. Ну, пострадаете немного на почве предательства, но так ведь вы умная женщина, и сильно по предателю убиваться не станете, — резюмировал он. — И ничего страшного, видите? — попытался он ободрить её улыбкой.
Но она в ответ не улыбнулась; посмотрела строго и холодно и возразила:
— Я люблю вас.
Это было совсем не похоже на признание в любви; сухая, суровая реплика без тени тепла в тоне или во взгляде, но всё-таки он слегка вздрогнул, и сердце его ярко отозвалось на эту фразу.
Беспечно пожав плечами, он безмятежно подвёл итог:
— Так ведь тогда бояться уже поздно.
К его неожиданности, она рассмеялась.
— И в самом деле, — ответила она на его вопросительный взгляд. — Разве ж я теперь могу что-то с этим поделать?
— Это всё ваша мания всё контролировать, — объяснил он ей её собственные порывы.
Тихо улыбнувшись, она признала:
— Вы правы.
Вернувшись к листкам, он оптимистично продолжил:
— Ба, по крайней мере, я могу пообещать вам не подглядывать за тем, как вы рисуете!
Страх, что он увидит её за этим занятием, смотрелся крайне чужеродно и нелепо в ряду всех остальных ужастиков, но, во всяком случае, выглядел достаточно поддающимся разрешению.
Кая невольно бросила взгляд в сторону пустого мольберта и тихо улыбнулась:
— Крайне любезно с вашей стороны, — согласилась она.
Канлар тоже посмотрел на мольберт, хмыкнул и признал:
— Ну вот, вы изрядно раззадорили моё любопытство.
По выражению его лица было очевидно, что он представляет упражнения в стиле Айде-Лин.
Королева покраснела и поспешила опровергнуть догадки, которые, как ей показалось, он обдумывал:
— Я просто очень плохо рисую, — призналась она и покраснела ещё сильнее.
— Уж точно не хуже меня! — рассмеялся Канлар. — Спросите как-нибудь госпожу Се-Ньяр, я самый безнадёжный её ученик! — припомнил он свои давние опыты в этом искусстве.
Кая с живым любопытством заглянула ему в лицо:
— А она даёт уроки?.. — прозвучал её робкий вопрос.
С выражением тихого восторга на лице Канлар прижал её к себе:
— Я вас сведу на днях.
Как только график королевы позволил, он и впрямь привёл её в министерство, где у госпожи Се-Ньяр была оборудована небольшая светлая комната как раз для художественных опытов. Выпроводив Канлара заниматься делами, дамы принялись живо обсуждать интересующий их вопрос. Кая даже принесла давнишнее красное безобразие — единственный свой несожжённый рисунок.
— Вы напрасно переживаете, ваше величество, — рассмеялась госпожа Се-Ньяр, разглядывая пурпурные небеса. — Рэн прав, он рисует гораздо хуже вашего!
«Рэн?» — чуть не переспросила Кая и сразу же слегка покраснела, осознав две немаловажные вещи: у её мужа, во-первых, есть имя, и во-вторых, что вполне естественно, близкие ему люди это имя сокращают.
Сколько себя помнила, Кая слышала о нём только и исключительно как о «господине Канларе», и в её окружении никто не называл его иначе — ну разве что если используя титул. Конечно, она знала его имя, но совершенно не ассоциировала его с ним. А тут, извольте, кто-то зовёт его этим самым Рэном, словно всю жизнь так и было — да ведь для госпожи Се-Ньяр, действительно, так и было.
— Это самый удачный из моих рисунков, — призналась королева. — Обычно получается куда как хуже.
Зорким взглядом выискивая в полотне те или иные одной ей знакомые черты и приметы, госпожа Се-Ньяр живо переспросила:
— А что вы хотели сказать этой картиной?
Кая в недоумении замерла.
Она никогда и ничего не хотела сказать своими рисунками. Она просто рисовала, как приходило на ум, не задумываясь, как это должны увидеть другие — да ведь и не предполагалось, что кто-то это когда-то увидит.
— Мне кажется, — не дождавшись ответа, принялась фантазировать художница, — здесь что-то про победу чувства и воображения над обыденностью, да? Смотрите, вот эти строгие силуэты зданий словно сгорают в алых солнечных лучах! — во восторге стала изобретать она толкование. — И цветы, цветы! Чувство, которое сильнее оков и рамок!
С недоумением королева припомнила, как, пока она пыталась обдумать кандидатуры на роль вице-канцлера, ей в голову упрямо лезли мысли о поцелуях. Неужели это и впрямь так легко читается с готового рисунка? Точно нужно сжигать всё, без исключений, это же ужас какой-то, любой, что ли, сможет вот так залезть ей в голову?
Читать дальше