Андрей Федин - Пупсик

Я стукнул кулаком по стойке.

«Прекращай! – сказал Ордош. – Я не смогу залечивать еще и твои ушибы!»

Крысы… Летающие крысы!

«Голуби! – сказал я Ордошу. – У нас есть голуби!»

«Неплохая идея».

Мне почему-то вспомнились первые минуты моего пребывания в этом мире.

– Ты! – сказал я Липе, заставив ту подпрыгнуть. – Бери ее на руки!

– З-зачем?

– Бери, говорю! – подражая тону маршала, служившего у моей здешней матери, сказал я. – И неси за мной. Только бережно! Это не твоя подружка.

Пинком распахнул дверь. Зажег свет. Посторонился, пропуская девушек.

– Клади ее на кровать, – сказал я.

Моя комнатушка совсем маленькая, от двери до кровати всего пять шагов. Воздух в ней попахивает плесенью.

Липа уложила Елку поверх покрывала. Та заскрипела зубами, но не застонала. Закашляла.

Липа замерла у кровати и сквозь челку смотрела на свои руки. Растопыренные пальцы девушки были в крови.

– У нее рана и на спине, – сказала Липа.

– Прикольно, – сказала Елка и заставила себя улыбнуться. – Насквозь прошла. Испачкаю тебе кровать, малыш. Прости.

– «Прости» не отделаешься, – ответил я. – Купишь Рябине новое постельное белье, когда поправишься.

– Заметано, малыш. Обязательно.

– И покрывало!

Елка снова закашляла, разбрызгивая кровавую пену. С каждым разом этой пены становилось все больше.

«Да хватит в носу ковырять, дубина! – сказал Ордош. – Помрет же!»

Еще на пороге своей комнаты я почувствовал, как сработала руна.

«Есть?» – спросил я.

«Сидят, красавцы. Сейчас темно, они не улетят. Постараюсь их сильно не пугать».

За жизнь Елки придется заплатить жизнями голубей.

И этот факт не заставил меня испытать угрызения совести. Мне плевать сейчас и на голубей и на совесть.

– Липа, – сказал я, – принеси из кафе кувшин красного вина.

– Но…

– Быстро, я сказал!

Липа отшатнулась, точно я ее ударил. Девушка выглядела испуганной. Сейчас она вела себя как обычная девчонка – такая, каких я помнил по своей первой жизни: не пыталась командовать и очень хотела спрятаться за спину мужчины (хотя сама об этом и не догадывалась).

– Она… не умрет?

– Нет, конечно. Если только ты будешь делать, что я скажу. Шевелись!

– Да, Пупсик.

Липа перестала посматривать на свои грязные дрожащие пальцы и поспешила прочь из комнаты.

«Зачем тебе вино?»

«Мне не нужна здесь девчонка. Спровадил ее на время. А вино пригодится».

«Правильно, – сказал Ордош. – Здесь она сейчас не нужна. Приступим?»

«Давно пора! Поехали».

«Не забывай говорить что-то вслух, – сказал Ордош – И повторяй имя богини».

«Зачем?»

«Отдадим все лавры ей. Они нам сейчас без надобности. Это будет творить чудеса Сионора, не мы».

«Ладно, – сказал я. – Мне без разницы. А что говорить?»

«Что хочешь, дубина, хоть стихи читай! Громко, монотонно и на другом языке. И не отвлекай меня».

Я положил ладонь Елке на грудь, поверх прикрывавшего рану окровавленного полотенца. Я видел, что Елке больно. И страшно. Но та старалась казаться стоиком, выдавливая на лице улыбку.

Да, нет, подумалось мне, не тридцать ей – гораздо меньше. Почему, когда тебе переваливает за сто, ты перестаешь замечать разницу между двадцатилетней и тридцатилетней женщиной?

Заклинания регенерации устремились в тело девушки, чередуясь со вспышками тепла на моем животе.

– Лежи спокойно! – потребовал я у Елки, заметив, что она собралась заговорить. – Не мешай.

Судорожно копался в памяти, подыскивая хоть какой-нибудь рифмованный текст.

Прикрыл глаза и громко сказал:

– Сионора!

А дальше продолжил на русском, с удивлением замечая, что говорю на нем с акцентом:

– Погиб поэт! – невольник чести – пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнул гордой головой!.. Сионора! …

«Ничего более жизнерадостного не вспомнил, дубина?»

«Отстань: слова могу забыть! Я учил этот стих еще в школе».

– Не вынесла душа поэта…

Я старался не смотреть на лицо Елки, не видеть кровь на ее губах и изумление во взгляде.

Почти каждое срабатывание руны совпадало с моим восклицанием «Сионора!».

– А ты полон неожиданностей, малыш, – сказала Елка.

Похоже, она начала понимать, что я лапаю ее грудь не ради собственного удовольствия (признаюсь, там и лапать-то особенно нечего было – максимум единичка). А может, стала исчезать боль.

– Я чо, правда, могу выжить? – спросила девушка.

– … Сионора!

Я нахмурился, всем своим видом показывая, что она меня отвлекает.