Ксения Изотова - Рождённая во тьме [СИ]

Ночью коридоры выглядели совсем не так, как днём. Большинство светильников были погашены, да и те, что были зажжены, больше чадили, нежели давали настоящий свет. Проходя мимо комнат узников, я слышала то тихое дыхание, то невнятное бормотание. Во многих комнатах двери были отворены, и я могла видеть их обитателей. На некоторые дверные проёмы, впрочем, были установлены силовые решётки — это означало, что узника считают слишком опасным, чтобы дать ему свободно разгуливать по тюрьме. Таких было меньшинство. Почти все, попадавшие сюда, рано или поздно смирялись со своей судьбой, и присмотра им уже не требовалось. Они лишь хотели, чтобы их оставили в покое. Как и я.

— Эй, малышка, — голос послышался из одной из комнатушек по левую руку от меня. Я подошла поближе. Узник поднял ко мне своё лицо, покрытое многочисленными синими татуировками.

— Здравствуй, Гейл.

— Ты ведь слышала новости, не так ли? Кому как не тебе первой узнавать все новости, да, малышка?

— Я же сто раз просила тебя не называть меня так, — я раздражённо повела плечами, — И я ещё ничего не слышала.

Только видела, подумала я про себя. Однако, судя по ехидной ухмылке, моего собеседника так просто не проведешь.

— Конечно, нет. Это ведь не ты блуждаешь здесь словно тень, верно? Но это неважно. Скоро ты всё узнаешь. И мы все тоже узнаем. Редкое событие эти гости. Кто знает, с добром ли они пришли?

— С добром? — я хмыкнула. Вот уж кого-кого, а местных обитателей точно нельзя было упрекнуть в переизбытке этой эфемерной субстанции.

— Немногословна, как всегда. — Гейл покачала головой. Его налитые кровью глаза лихорадочно рыскали по моему лицу, словно что-то выискивая. — Может зайдёшь, а, девочка моя? К чему стоять на пороге?

Его тон вдруг стал заискивающим и приторным, как патока. Мужчина отступил в сторону, приглашающе махнув рукой в сторону тёмной комнатки, служившей ему домом. Помедлив секунду, я вошла внутрь. Единственным источником освещения здесь служил разожжённый камин, на нём стояли два витых канделябра, украшенных затейливой резьбой, но свечей в них не было. В углу стояла кровать, заваленная не то волчьими, не то лисьими шкурами, на которую тут же уселся хозяин комнаты. Я уютно устроилась на полу перед камином, спиной к Гейлу, и протянула руки к огню.

— Девушка и пламя… — задумчиво протянул узник. — Красивая сцена для картины, не так ли?

Мы немного помолчали. Тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в камине, да свист ветра, пробирающегося сквозь оконные ставни.

— Тебе не страшно бродить по замку, малютка? Заходить в наши комнаты, говорить с нами? Такой свеженький цветочек в царстве пыли и тлена.

— Нет, — коротко ответила я, и мы вновь погрузились в молчание. На этот раз оно продлилось недолго.

— Мы ведь здесь все не просто так. Мы все это чем-то заслужили. Все, кроме тебя, конечно, — торопливо поправился он. Спиной я чувствовала, как он шевелится на кровати, слышала его тяжелое дыхание. — Я ведь могу многое тебе рассказать. У меня была насыщенная жизнь, да, в ней много чего было. Ты много учишься, но в книгах есть не всё, совсем не всё. Хочешь, я расскажу тебе то, чего в них нет?

— То, что я хочу узнать, ты не знаешь и сам.

— А, Лисана, — Гейл зевнул и потянулся, устраиваясь поудобнее на своём ложе, — да, её истории я не знаю.

Странно, но слышать имя матери из уст полусумасшедшего пленника Скьялл мне было легче, чем когда его произносила Илона. Гейлу не было никакого дела до матери, он оставался совершенно равнодушным, и такой же осталась и я. А может быть просто чаша моего горя переполнилась? Сколько можно думать о том, что могло бы быть, если этого никогда не будет?

Я приблизила руку к огню ещё ближе. Пламя покалывало кожу — ещё немного, и будет ожог. На фоне закоптелого камина моя кожа казалась ещё белее, чем есть на самом деле.

— Ладно, расскажи мне что-нибудь, — тихонько проговорила я.

— О, я расскажу, малютка, — оживлённо забормотал мужчина. — Такого в книгах ты не прочтёшь. В книгах слишком много лжи. Все пишут, что им вздумается, да… Никто толком ничего не знает, но все пишут и пишут. Одна ложь громоздится на другую, образуя чудовищную пирамиду. И под этой шаткой конструкцией лежит истина.

Гейл кашлянул, прочищая горло, а затем заговорил вновь.

— Я ведь уже давно здесь. Гораздо дольше твоей матери. Дольше меня здесь сидят только двое — Эллиарин, тёмный эльф, уничтоживший три города в своей безумной жажде власти, и ещё тот старик с нижнего яруса. Но он совсем спятил, так что его можно не брать в расчёт. Говорят, он сидит там с самого основания Скьялл, но это уж никак не может быть правдой. Но сейчас речь не об этом. Ты знаешь, откуда у меня татуировки, девочка?