Анастасия Петрова - На пороге Будущего [СИ]

Она увидела рядом со скамьей кувшин. Кто-то из подруг перед тренировкой поставил его здесь, чтобы царица могла освежиться холодной водой. Евгения дотянулась до него, полила рану, продолжая уговаривать:

— Уймись, кровь, уймись! — а потом еще и закрыла ее обеими руками, словно пытаясь остановить кровь силой мысли.

Пеликен наконец открыл глаза и как-то странно взглянул на нее. Перевел взгляд на руку. Евгения отняла ладони. Линия пореза была совершенно чистая, не кровила, и края ее соединились. Припухлость на глазах спадала, и через минуту на месте глубокого пореза осталась лишь красная царапина. Пеликен вновь прижал к ней ладонь Евгении.

— Олуди, — прошептал он, — ты лечишь прикосновением.

Она отмахнулась.

— Наверное, вода какая-то… особенная. Или на тебе вообще все как на собаке заживает.

Но многочисленные шрамы на его руках и груди говорили о другом. Пеликен смотрел на нее, и на его лице все явственней проявлялся восторг.

— Йени говорил, что ты заставила его боль уйти. Мы ему не верили…

— Йени?

— Парень, которого прихватило на пути в Хадару. Помнишь? Врач вынул из него пригоршню гноя вместе с куском кишки. Он до сих пор всем рассказывает, что если б не ты, он бы загнулся в дороге.

— Но что я сделала?

— Он говорит, ты велела его боли уйти, развеяла ее руками.

Евгения напрягла память.

— Не помню, чтобы я что-то такое делала.

Пеликен осторожно поднял руку.

— Смотри!

На месте царапины остался тонкий шрам, и только кожа в этом месте еще розовела — нагрелась под ее ладонями. Евгения пожала плечами.

— Не говори об этом никому, хорошо?

— Если ты приказываешь!

Он вскочил, поклонился. Бледность ушла, и Пеликен снова повеселел. Он поднял щит.

— Еще одно правило воина: не разбрасывай оружие где попало!

— Прости меня. Я забыла.

— И еще одно правило: царицы никогда не просят прощения! — рассмеялся он. — Предлагаю на этом закончить с мечами и перейти к метанию дротиков. Начинай, а я переоденусь.

Ей давно уже казалось, что в этом мире что-то не то с красками. Метая дротики левой рукой (Евгения была правшой, и левой рукой не могла делать ничего, разве что застегивать пуговицы, а потому старалась развивать обе одинаково), она то и дело оборачивалась на Пеликена. Его силуэт всегда окружал радостно-золотистый ореол здоровья. Сейчас ей почудилось, что он заметно побледнел. Невдалеке прислонилась к чахлому деревцу ее подруга Ашутия — у нее голубое пятно на уровне солнечного сплетения, но, быть может, Евгении это только кажется оттого, что она знает про ее больной желудок?

Она опустила дротик, велела Пеликену:

— Пойдем! — и зашагала прочь.

Во дворе Евгения раскланялась с Махмели и поднялась на стену. Отсюда ей было видно и слышно все, что делалось на территории двора. Какие-то люди, искавшие распорядителя на кухне, увидели его у главного крыльца замка и бросились следом. Заметив их, старик попытался скрыться, но они поймали его прямо на крыльце. Поймали и завели бесконечный разговор о каких-то неоформленных пропусках, о танцорах, что не могут из-за проволочки попасть в замок, об излишней строгости начальника караула. Махмели горячился, размахивал руками.

— А музыканты, музыканты! По десять раз выходят из замка, а я им пропуска оформляй! Вы понатащили бездельников, а виновата охрана. Ничего не буду делать. Не просите. Пусть сидят ваши трубачи и лютнисты где положено…

— Пес с ними, с музыкантами, да как же, уважаемый, певицы? У нас с вами был уговор, певицы должны были прибыть вчера… Знаю, что у вас дела, почтенный, у меня тоже дела…

— К начальнику караула! — кричал распорядитель. — Идите и просите, а я занят. У меня царские гости, нужно устроить… Идите в караульную…

Но его хватали за руки:

— Дело деликатное. Вы понимаете, мы же не ковры поставляем и не по-суду, — началось таинственное подмигивание. — Займитесь, уважаемый. Ва┐ши солдаты недостойны…

Махмели всплеснул руками, и все трое заголосили так звонко, так быстро, что Евгения потеряла нить разговора. Махмели, забыв о делах, доказывал, что караульная служба в данном деле так же компетентна, как и он сам. В его страстный монолог вплелись и злополучные танцоры, которые весь день ходят в город и из города, и всякая шушера, которой место под мостом, и деликатные дела с певицами — с какой стати он должен ими заниматься? Он так разошелся, что в его голосе явственно проявился шедизский акцент, хотя прошло больше тридцати лет с тех пор, как он покинул свою родину.