Пвел Фром - Семь ступеней в полной темноте

- Но, я ничего такого не помню… – возмутилась крылатая дева.

- Ты потратила уйму сил и проспала несколько суток. Но, то, что случилось… Это было

нечто такое… - Королева никак не могла подобрать слов.

- Это было… немыслимо, дочь моя, – вздохнул король. – Просто невообразимо. Даже в

мечтах я не смог бы такого представить.

- Да, милая. Это было как в сказке…. Как только забрезжил рассвет, крылья твои

озарились и сияние их затмило само солнце. Длилось это не долго, но вместе с тем, казалось, что прошла вечность. Потом ты потеряла сознание. Лишь немного придя в себя, мы обнаружили, что отец твой невредим, раны наши исчезли без следа, а Хаук вновь

обрел свои крылья.

- Звучит как бред умалишенного, – усомнилась Сольвейг.

- Я живое тому подтверждение! – отозвался ее старый друг и наставник.

Сольвейг немигающим взглядом уперлась в пустоту. Спустя мгновение она ощутила

резкий рвотный позыв, и едва его сдержала. Заботливая мать щелкнула пальцами, и

проворные служанки тут же проводили Сольвейг в умывальню. Там ее как следует

вывернуло наизнанку.

Королева взглянула на лекаря, скромно сидящего в сторонке, но тот лишь развел руками.

Дескать, чего вы хотели в ее положении. Радуйтесь, что жива.

Вскоре, Сольвейг вернулась. Лицо ее было бледным, взгляд хмурым.

- Так… что же со мной?

- Вам бы поесть горячего, и погулять на свежем воздухе, – посоветовал лекарь.

- Я задала вопрос! – она повысила голос забывшись. Стены содрогнулись от мощного эха, с окон посыпались осколки стекла. Она тут же поняла, что наделала своим могучим

гласом. Но было уже поздно. Королевский лекарь, встряхнув свое одеяние, встал.

Избавившись от мелких осколков, осыпавших его, он удрученно оглядел потрескавшиеся

очки. Затем, вздохнув, критично осмотрел Сольвейг с ног до головы.

- М да… это еще цветочки. Боюсь представить, что будет дальше, зная ваш буйный нрав.

- Простите, я не хотела. – Сольвейг потупила взор.

- Вы сказали… «простите»?! – удивился лекарь.

Сольвейг склонилась к старцу и уткнулась лицом в его плечо.

- Вот так чудо из чудес…. - пробурчал он, не зная, что с этим делать.

Она промолчала в ответ. Лекарь вздохнул, убрал испорченные очки в карман, и устало

улыбнувшись, взял ее за плечи.

- Вы беременны, моя дорогая. Поздновато, конечно, но это случилось. Поздравляю!

Лицо Сольвейг вдруг налилось краской. Помнится, в свое время этот убеленный сединами

старец, тоже хлебнул горя по ее милости.

- Простите меня, если сможете, – прошептала она, чтобы было слышно только ему.

Лекарь, конечно, понял, что она имела в виду. Положа руку ей на грудь, он так же тихо

ответил:

— Это уже не важно. Я все забыл, забудьте и вы. Волноваться теперь вредно. Кушайте

хорошо, спите, соблюдайте покой. Даст Бог, все будет хорошо.

Сказав это, доктор поклонился присутствующим и удалился из покоев. Ему срочно нужно

было отдохнуть. Слишком много времени он провел возле ее постели.

Несколько дней спустя, Сольвейг окончательно пришла в себя. Силы к ней вернулись, а

вот к постоянным переменам настроения и всяческим проявлениям своего организма, она

привыкнуть никак не могла. Хотя странное ощущение новой жизни, что таится внутри

нее, было даже приятным. Ничего подобного она ранее не испытывала. Это казалось

одновременно странным и удивительным.

Матовую черную броню, (а в том, что это была броня, сомнений не было), она снимать не

торопилась. Арон сказал, что снять его может только она сама, когда придет время. Это

было очень комфортное, легкое одеяние, и пользоваться им было совсем не сложно. Оно

не стесняло, не мешало справлять естественные потребности. Да и тело в нем

удивительным образом оставалось чистым. И, конечно, эта вещь придавала ей сил, потому

что это подарок от него. Первого и единственного в ее жизни мужчины.

Кузнец крепко-накрепко засел в ее некогда остывшем сердце. При мысли о нем, в душе

зияла пустота. Будто нет его больше в этом мире. Но, он обещал найти ее. И она верила в

это обещание. А время шло. Дни, недели, месяцы… а он все не приходил. Тоска по

любимому человеку, как и сама любовь, были так непривычны и новы для Сольвейг. К

боли телесной она была готова, а вот к душевным ранам – увы. Это изводило и без того

ослабшую деву. Конечно, королева мать и резко подобревший король отец, делали все

возможное, чтобы успокоить дочь. Отвлечь от грустных мыслей. Обнадежить по