Пвел Фром - Семь ступеней в полной темноте

- Я искренне рад, что в своей бесконечно длинной жизни, видел то, что случилось сегодня.

Теперь мне не страшно. Мне больно, но, радость за вас меня переполняет....

- Уна! А где Уна? - запаниковал умирающий король.

- Я здесь, - коротко отозвалась она.

- Уна...

- Слушаю, мой король.

- Я чувствую, что ухожу, но все еще в твердой памяти! - выкрикнул король. - Младенец

твой выжил....

Уна взглянула на Сольвейг, в ожидании какого-нибудь ответа. Но та молчала. Лишь слезы

катились из глаз, когда-то беспощадной девы.

Королева, стоя в стороне, наблюдая за всем безучастно. Она достигла своего болевого

порога, и, теперь даже падение неба на землю не заставило бы ее вздрогнуть. Король

умирал. Дыхание его медленно, но неотвратимо затухало. Никто не заметил, что уже

расцвело. Люди, крылатые и не крылатые, утонули в своих чувствах и страхах.

Первые лучи предрассветного солнца уже коснулись верхушек ободранных деревьев. Оно

вот-вот должно было показаться над горизонтом. Сумерки отступили. Сольвейг смотрела

в лицо отца, вспоминая, как безгранично она любила его в детстве, сознавая, что любит

его и сейчас. Его…и всех, кого заставила страдать не единожды. Людей, которые, не

смотря на все пережитое, все-таки сохранили в душе частичку любви и для нее. Чувство

чуждое ее резкой, жестокой натуре, почему-то переполняло Сольвейг. Оно яростно

прорывалось наружу...

Она смотрела по сторонам, в туманном забытьи, вглядываясь в лицо каждого, кто стоял

сейчас рядом. Узнавая и вновь принимая в свое сердце. Ей вдруг показалось, что это сон...

просто страшный сон, длинною в полжизни. Пора просыпаться… этот сон затянулся.

Сейчас взойдет солнце, и все они станут прежними. Будут улыбаться, угощать ее, как в

детстве, сладостями. А мама обнимет, усадит ее на колени и заплетет красивую косу из

непослушных, вьющихся, рыжих волос….

Прикрыв мокрые от слез ресницы, она расправила свои могучие крылья и обняла

умирающего отца, так крепко как маленькая Сольвейг, делала это в детстве. Солнце из

века в век дарующее свое тепло, взошло над горизонтом. Его багровый свет ударил в

глаза, заставляя людей отвернуться. Крылья Сольвейг обагренные кровью, заиграв алыми

бликами, воссияли чудесным золотистым светом. И сияние это не затухало. Оно

множилось с каждой секундой, пока не затмило солнечный свет. Все вокруг замерли, словно восковые фигуры.

- Арон! - голос в голове звучал ел слышно…

- Я в норме, - ответил кузнец тихо.

- Знаю, что в норме! Убирайся оттуда! Хватит сюрпризов от этой семейки!

Кузнец попробовал двинуться, но не смог. Тело окаменело.

- Я не могу... Что происходит?

- Твоя подружка сейчас излучает неизвестное поле высокой напряженности. Это сияние

с орбиты видно, и мощность его растет. Я не знаю, чем это кончится. Нужно

вытаскивать тебя оттуда!

- Не нужно, - Тихо решил Арон. - Ничего не нужно...

- Приказ понял… - грустный голос сменился шумом помех и отключился.

Двинуться Арон не мог, но, подняв глаза, заворожено созерцал как яркое, почти осязаемое

свечение двух сияющих крыл, заливает пространство мягким светом. Еще мгновение, и

кроме белой пелены перед глазами не осталось ничего. Боль отступила, забрав с собой

остатки страха, злобы и беспокойства. В душе стало легко и спокойно. Арон, вдруг, снова

решил, что умер. Но на этот раз и не думал об этом сожалеть.

Глава 17. Забытая вражда.

Сколько времени прошло - сказать трудно. Но солнце уже близилось к зениту. Первое, что

увидел кузнец, когда белая пелена спала - это Хаук. Он стоял, выпучив глаза, в полной

прострации и недоумении. Бегло осмотрев старика, он вдруг понял причину такого

состояния... Хаук, недоверчиво ощупывал пальцами свои серо-голубые крылья.

поймав на себе взгляд Арона, старик вдруг смутился.

- Как...? – безмолвно вопрошал он, шевеля одними губами.

Арон, словно контуженный, лишь смог качнул головой. Он все еще не мог двинуться -

только озираться. Королева Гуда повисла на плече странного лысого мужчины в

обожженных тряпках. Лицо ее озаряла радость. Она просто сияла от счастья. Крылатое

воинство тоже пребывало в недоумении. Люди смотрели друг на друга, рассматривали

свои руки, снимали окровавленные бинты, не понимая, куда делись их раны. Мозг еще

отказывался воспринимать случившееся, как реальность.

Однако среди крылатых воинов, Арон не увидел своей валькирии и насторожился.