Пвел Фром - Семь ступеней в полной темноте

когда он наклонялся, она уходила в землю, не оставив от себя и следа… Ноги подвели ее, стали ватными, и она полетела вниз, беспомощно хлопая крыльями. Теплая бурая жижа

поглотила ее. Она ощущала знакомый вкус на своих губах и все нутро от этого рвалось

наружу. Ее выворачивало словно бурдюк. Хотелось кричать, но она не могла.

Цепляясь за скользкие стены Сольвейг, пыталась встать, но все было зря. Она падала

снова и снова, утопая в кровавой жиже. Она пыталась звать кузнеца, но от чего-то не

могла вспомнить его имя, хотя знала его наверняка. Она вдруг подумала, что это кошмар

и нужно проснуться… но ничего не менялось. Сольвейг била себя по лицу, но и это не

помогало. Когда силы наконец оставили ее, дева посмотрела вверх, в пьянящее высотой, голубое небо. И вспомнился вдруг родной дом. Сильные руки отца и светлый лик матери, сияющий добротой…

- Простите меня все… - прошептала она, и опустив руки, безвольно погрузилась на дно.

Бурая густая жижа, хлюпая и пузырясь поглощала ее окрыленное тело.

— Вот и все, - сказала она себе. - Такой вот, красочный конец….

Но вдруг, когда Сольвейг окончательно отчаялась, чья-то сильная рука схватила ее за

шиворот и выдернув из смердящей тленом могилы, опрокинула на живот… Рвотные

массы хлынул наружу, освободив глотку. И она снова смогла дышать!

Жадно глотнув воздуха, дева подняла глаза, и увидела кузнеца. Он крепко держал ее за

плечи, опустив головой вниз. Лицо его было хмурым, но сам он, будто светился

изнутри… Неярким, мягким светом, словно затухающая восковая свеча, оставленная на

окне, в лучах утренней зари.

- Прости и ты, не моя это вина… - хрипло прошептала она.

- Не твоя… - успокоил он ее. - Не твоя….

К утру следующего дня Сольвейг пришла в себя. Кожа ее была бледна, а по телу гулял

мороз. Лежа под кипой одеял, она никак не могла согреться. Небо было пасмурным и

моросил дождь. В комнате не было никого, окна были закрыты, а у кровати стоял пустой

медный таз, и тряпка с ведром. Где-то внизу позвякивала посуда и вкусно пахло едой.

Когда она проснулась в следующий раз, котелок уже стоял на столе, рядом с ней. Кузнец

тоже был недалеко. Он поправлял тлеющие дрова сидя у камина. Заметив, что она

проснулась он ни сказал ни слова.

- Прости меня, - снова прошептала она. - Я не умею по-другому.

- А хочешь? – мягко спросил он.

- Хочу ... наверное, - прошептала она и слезы покатились с ресниц.

Кузнец выглядел жутко усталым. Он не спал уже сутки и валился с ног. Присев рядом, он

пощупал ее лоб.

- Тебе надо поесть, - сказал он так же мягко.

Арон помог ей сесть и налил в глиняную миску содержимое котелка. Трясущимися

руками, Сольвейг пригубила ее и, пряный, дымящийся бульон смягчил ее пересохшее

горло. Тепло медленно разлилось по нутру. Сначала согрелись ноги, потом потеплело в

плечах. Вскоре на лбу проступил мелкий пот. Прикончив почти весь котелок, Сольвейг

блаженно завернулась в одеяла и снова прикрыла глаза…

- А ты светишься в темноте…

Арон прощупал ее лоб еще раз, он был горячим. А тело ее трясло мелкой дрожью.

- Ты еще бредишь.

- Нет… - прошептала она. - Ты светишься….

Арон потянулся устало. Кризис видимо миновал, бестию больше не рвало. Хорошо, что

ночью была гроза и никто не слышал ее икотного рева. Пришлось здорово попотеть, чтобы удержать ее в беспамятстве, особенно, когда она задыхалась. Сколько же было

потрачено сил…

Накормив валькирию, кузнец тоже поел. И теперь глаза его сами собой слипались. Дождь

монотонно стучал по крыше и ставням, солнце и не думало выглядывать из-за туч. Как же

хотелось спать! Скинув на ощупь свои сапоги, Арон избавился от сорочки, будто

веревкой, сдавившей его грудь, и повалился на софу, уснув раньше, чем голова коснулась

постели...

Дрожащая, Сольвейг, выкинула подушку из-под его головы и не слишком бережно

подтянула парня к себе под одеяла. Было очень приятно прижаться грудью к его теплой

спине, а руками обнять сильное тело. Согревшись живой теплотой, она перестала

дрожать. Вдыхая слабый аромат его чистой кожи, она забылась спокойным сном.

Глава 10. Слезь с меня.

Арону не приснилось ничего. После тревожной бессонной ночи, он не уснул, а упал в

бездонную яму. Общение с валькирией само по себе стоило огромного труда. Только одно

то, что она ходит голой, постоянно сбивало с мыслей. Он то и дело ронял взгляд на ее

выдающиеся прелести. А они, к слову, были куда крупнее чем у обычной женщины. Когда