Сергей Малицкий: Правила колдовства [СИ litres]

Правда, самая его середина была еще и опоясана серебряной застежкой, словно древнюю деревяшку кто-то переломил однажды, но по всему выходило, что сей ущерб никак не умалил ее ценности. Об этом или о чем-то похожем думал всякий зевака, что попадался на пути путника, пока тот пробирался по сельским улицам не такого уж маленького города, пусть даже дома выше двух этажей в нем были редкостью, но мысли эти были недолгими. Стоило тому или иному праздному бродяге разминуться с загадочным встречным, как горожанин по непонятной причине тут же забывал о странном зрелище и только какое-то время недоуменно морщился и подергивал головой, словно пытался вспомнить о каком-то важном деле, существо которого вроде бы мелькнуло в ворохе хлопот, но тут же развеялось без остатка. Между тем путник уверенно пробирался к городскому рынку и как будто вполголоса разговаривал с идущей за ним лошадью, хотя та, вроде бы, вовсе не участвовала в беседе, или говорил еще с кем-то, конечно, если не беседовал сам с собой по причине сумасшествия или какого-то каприза. Во всяком случае, если бы какой ловкий фатачский пройдоха осмелился подобраться поближе к незнакомцу, да сумел разобрать его негромкую речь, вряд ли бы он что-нибудь понял, поскольку собеседник странного храмовника был не только невидим, но и неслышим.

– Да, ваше всемогущество, – негромко говорил путник. – Нет, о месте во главе круга я не радею. Не по чину мне вожделеть стезю, по которой идут те, кто сильнее и мудрее меня. Да, я буду выполнять все, что мне велено, без сомнений на любом месте, забота о колыбели и об очаге не менее важна, чем круг. Лишь одно меня тревожит, стоит ли тратить накопленные за долгие годы силы для этого обряда? Когда еще мы сможем внимать вашей мудрости, неужели останемся без присмотра? Что нам эти маола из Фоскада? Может, когда-то они и были вашей гвардией, но те времена давно минули. Неужели мы сами не можем разобраться с убогими…

На этом месте собственного говора путник как будто споткнулся, побледнел, видно слышимый только ему ответ был жестким, во всяком случае словно судорога скрутила его руки, посох зазвенел, волочась за путником по мостовой Фатача, жеребец недовольно замотал головой, но храмовник уже тряс головой, слизывая выступившую из носа кровь и, слегка заикаясь, цедил вполголоса:

– Да, ваше всемогущество. Слушаю и повинуюсь. Ясность высших сил мира сего не должна быть очевидной для слабых. Нет ничего важнее явлений частей и слуг твоих, и прочие слуги, что служили тебе прежде, должны вернуться к прежней службе или перейти в стан твоих врагов с наибольшим ущербом для себя. Все понял, а если чего не понял, Олс благословенный словно старший брат или мудрый отец наставит и разъяснит. Все понял, ваше всемогущество, все понял. Слушаю и повинуюсь.

В странном храмовнике не было и тени подобострастия, хотя тот, с кем он говорил, судя по тону служителя храма, мог уничтожить его одним своим невидимым дуновением. Нет, храмовник словно претерпевал муки, к которым готовился всю свою жизнь, хотя, кажется, пережил их немало, поскольку в распущенном вороте сутаны, все же жара донимала его, из-под тонкой камизы проглядывали страшные шрамы, как будто однажды ему пришлось пройти через огонь. Сохраняя достоинство даже через боль, путник затвержено повторял что-то о высокой чести и полном повиновении до того самого мига, в который подошел к южным воротам ярмарки и с поклоном показал старшине фатачского дозора дорожный ярлык и купчее уведомление на право продажи лошади.

– Нэмхэйд, – с трудом разобрал буквицы на полоске пергамента стражник и с восхищением прищурился. – Это чего же Храм Присутствия распродает такую красоту? И почему здесь, а не в Тэре? Пожалуй, тут и мошны под такой товар не найдется.

– Другое дело у меня здесь, – спокойно ответил путник, глядя в глаза стражнику. – Но о нем я говорить не могу.

– Все у вас так в храме, – хмыкнул стражник, возвращая ярлык. – Таинства разные. Службы. А у нас здесь просто. Привел товар, продавай. А не хочешь продавать, проваливай. Мне все равно, конечно, а у тебя язык отвалится отбрехиваться.

– Я ненадолго, – холодно улыбнулся путник. – Не отвалится.

– Я присмотрю за тобой, – пообещал стражник. – Только ты умойся, кровь у тебя под носом, от жары наверное. Смотри, солнце в эту пору палит нещадно. Да, если сторгуешь лошадку, все одно без торгового сбора не выйдешь с ярмарки.

– Нет, – помотал головой путник. – Ты меня и не вспомнишь.

Читать дальше