Сергей Малицкий - Правила колдовства [СИ litres]

Он проснулся в липком поту. Утро только занималось, окна их с Джором комнаты были серыми. Тис с трудом сел, опустил дрожащие ноги на холодный пол, нащупал сапоги, потянул со стула одежду. Его трясло, от слабости темнело в глазах, и все-таки он радовался. Радовался тому, что усталость и немощь наконец-то стали именно усталостью и немощью, а не растянутой на долгие дни и месяцы казнью. Он справится, обязательно справится с этой бедой. Одного он не мог понять, одно занимало его последние два дня – оставалось ли в нем могильное полотно после того, как он отсек занимающийся над ним черный смерч, или было наброшено на него после?

– Или же было наброшено еще до отсечения, но не связано с той гадостью, – прошептал Тис, посмотрел на сопящего на своей постели Джора и вышел из комнаты в коридор.

В первые часы Тис не мог поверить в свое исцеление. Он пытался протестовать, но его подхватил на руки пожалуй самый крепкий из наставников – Юайс – и понес в лекарскую к Хиле. Где-то рядом бежала неразлучная троица. Йока все время подпрыгивала, пытаясь заглянуть ему в лицо, Дина держала его за руку, а Гаота шла впереди, как будто Юайс и сам не знал, куда ему следует отнести обессилевшего ученика. Замыкал эту чудесную процессию Джор, который держался за голову и о чем-то плаксиво причитал при этом, а время от времени то слева, то справа доносился тонкий взволнованный голосок Глойны – «Я здесь! Я здесь! Только не вздумайте на меня наступить!».

– А ты не исчезай! – наконец не выдержал Юайс, в ответ на что Глойна обиженно захныкала:

– Я не исчезаю! Я когда волнуюсь, оно само исчезается! Я не виновата.

Как раз в этот момент появилась Хила, и весь последующий путь уже шла рядом, и когда Юайс все-таки поднялся вместо со своей ношей в лекарскую, которая находилась на пятом ярусе северной башни Стеблей, пожилая врачевательница успела на ходу осмотреть недомогающего и пришла к одному единственному выводу – мальчишке, который уже немало провел времени в ее владениях в прошлом учебном году, теперь нужен покой, покой и только покой. Именно с этими словами она остановила на пороге лекарской Гаоту, Дину и Йору, извлекла откуда-то из пустоты за шиворот заверещавшую Глойну и положила руку на плечо Джору:

– Для плакальщицы ты слишком молод и слишком мальчик. Идите все к себе. Все будет хорошо. Попотчую вашего Тиса травками и отпущу. Думаю, уже завтра он вернется в вашу разбойничью шайку.

Когда дверь закрылась и за Юайсом, и за Хилой, которая побежала в свою комнату за снадобьями, Тис обнаружил себя лежащим в постели, но не там, где он изнемогал от боли и, чего уж там говорить, от скуки в прошлый раз, а у окна. На его бывшей постели сидела Мисарта. Именно сидела, потому что подушка ее была подоткнута к стене, а на коленях у нее лежала толстая старинная книга. Тис взглянул на камин, служащий началом тайного хода, на котором теперь стояла решетка, украшенная тяжелым замком, и почувствовал, что сил у него не осталось даже на то, чтобы сказать молчаливой девчонке, с который он не перебросился ни единым словом за весь прошлый год, – «Привет». Поэтому он просто стал смотреть на нее, отмечая, что за лето она изменилась сильнее других, разве только Сиона повзрослела заметнее. Но Сионе исполнилось пятнадцать, а Мисарте, кажется, тринадцать. Она была старше и самого Тиса, и Джора, и всей разбойничьей троицы на два года. Огромный срок в этом возрасте. Интересно, что она читает? Кажется, «Уложение об истории Бейна». Надо будет выпросить у Скриба этот том и заглянуть в него. В прошлом году Тису так и не удалось толком погрузиться хотя бы в одну книгу, боль, которая преследовала его, не позволяла ему сосредоточиться на чтении, но теперь он обязательно все прочтет, и об истории этого чудесного города, чьи руины все еще лежат севернее Бейнского леса и широкой Курсы, узнает все, что только можно. Он прочитает все книги. А еще обязательно поблагодарит Фаолу, про которую неугомонная троица раньше рассказывала ему только всякие гадости. Нет, Гаота, Дина и Йора не то чтобы не любили светловолосую девочку, они скорее досадовали на ее ябедничество, непрошенный присмотр и вечную обиду, которая была написана у нее на лице. Скорее всего Фаола была мучима ревностью, потому что все девчонки, да и мальчишки были немного влюблены в ее старшую подругу Сиону, а выпало жить в одной комнате с ней одной Фаоле, и поэтому та с раздражением воспринимала всякий обожающий взгляд, направленный на ее соседку. Впрочем, какая разница, кто, на кого и почему был обижен? Главное, не забыть ее поблагодарить.