Келли Барнхилл - Девочка, испившая Луну (ЛП)

Луна сидела неподвижно, и её разум всё ещё не мог прийти в себя после того, что её собственная память открыла ей. Её собственная разблокированная память

Ведьма.

Магия.

Тринадцать.

Умереть.

Луна прижала запястья ко лбу, пытаясь заставить голову не разваливаться. Сколько раз она хотела улететь птицей? И вот – тринадцатый день рождения Луны вот-вот наступит. Бабушка больна. Слаба. И вскоре она уйдёт. Луна останется одна. И с магией.

Ведьма.

Это слово она прежде никогда не слышала, но находила всюду в своих воспоминаниях. Люди бормотали это слово на рынках по ту сторону леса. Люди говорили его, когда они посещали дома. Называли, когда бабушка помогала при родах. Или останавливала споры.

- Моя бабушка ведьма, - громко промолвила Луна. И это было правдой. – И я теперь ведьма.

- Кар-р-р! – воскликнул ворон.

Она прищурилась, глядя на него.

- Ты это знаешь? – спросила она.

- Кар-р-р! Разумеется! А что ж ты ещё? Ты не помнишь нашу встречу?

Луна посмотрела на небо.

- Ну, полагаю, я об этом никогда не думала.

- Кар-р-р! В точку! Вот она – твоя основная проблема…

- Гадальное устройство… - пробормотала Луна.

И вспомнила. Бабушка делала их. Иногда из шпагата, иногда из сырого яйца. А раз скрутила из тюльпана.

- Это имеет значение, - громко промолвила Луна, и кости загудели. – Любая хорошая ведьма знает, как сделать инструмент из подручных средств.

Это были не её слова. Бабушкины. Луна была в комнате, когда та говорила это. Но слова улетели, всё потемнело. А теперь они возвращались. Она подалась вперёд, сплюнула, схватилась за пучок трав под рукой – макнула в слюну и принялась скручивать узел.

Она не до конца понимала, что делала, собирала, словно кусочки песни, которую едва помнила.

- Покажи мне бабушку, - прошептала она, пропихивая палец в центр узла.

Сначала Луна ничего не видела.

А после узрела мужчину со шрамами на лице – в лесу. Он был напуган. Спотыкался о корни. Дважды врезался в дерево. Двигался слишком быстро, как для того, кто не знал, куда идёт. Но это не имело значения – устройство не работало. Она не ждала мужчину. Бабушку.

- Бабушку! – громко приказала Луна.

Человек был одет в кожаную куртку. На поясе у него висели маленькие ножи. Он открыл сумку, что висела у него на плече, шепнул что-то внутрь, и из складок выглянул маленький клювик.

Луна прищурилась. Ласточка. Старая и больная.

- Я уже обратила тебя, - прошептала она вслух.

Ласточка, словно отвечая, подняла голову и огляделась.

- Мне нужна моя бабушка! – она почти кричала. Ласточка пронзительно запела. Она казалась такой отчаянной…

- Не сейчас, глупышка, - шептал мужчина. – Сначала тебе поправят крыло. А потом на свободу. Вот. Съешь паучка, - и он запихнул в клювик ласточки паука.

Ласточка его прожевала, а на её мордочке отражалось разочарование и благодарность.

Луна фыркнула от досады.

- Я не слишком сильна в этом, но покажи мне бабушку, - твёрдо сказала она. И устройство сосредоточилось на лице птицы. И птица смотрела в её устройство, прямо в глаза Луны. Ласточка не могла её видеть, нет. И всё же, Луне казалось, будто бы птица тряхнула головой и медленно покачала ею из стороны в сторону.

- Бабушка? – прошептала Луна.

И тогда устройство потемнело.

- Вернись! – потребовала девушка.

Было всё так же темно. Устройство сломалось, как поняла Луна, кто-то его блокировал.

- О, бабушка, - прошептала Луна. – Что ж ты наделала…

Глава 37. В которой колдунья узнаёт нечто шокирующее.

Это не Луна, раз за разом повторяла Ксан. Её Луна дома. В безопасности. Она повторяла, пока не поверила в это. Мужчина затолкал в клюв второго паука. Пусть пища была неприятной на вид, её птичий животик считал её вкусной. Она никогда раньше не ела в трансформации – это первый и последний раз. И она не грустила от того, что жизнь таяла в её глазах. Но мысль об уходе Луны…

Ксан содрогнулась. Птицы не рыдают. А вот будь она старушкой – заплакала бы. Всю ночь рыдала бы.

- Ты в порядке, друг мой? – приглушённым, поражённым голосом спросил мужчина. Чёрные глаза-бусинки Ксан ответили на взгляд человека, но он не заметил.

Но Ксан была несправедлива. Это хороший мужчина, пусть немного возбуждённый – велика беда.

- О, я знаю, ты просто птичка и меня не поймёшь, о, я прежде никогда не причинял боль ничему живому, - надломился его голос, и в глазах стояли слёзы.

Ой! Ему было так больно! И ей стало теснее, а он так старался сделать лучше птичке, чтобы своё сердце не болело. Ксан умела утешать людей – пять сотен лет практики! Облегчать печаль, успокаивать боль…