Келли Барнхилл - Девочка, испившая Луну (ЛП)

Болото было всем – и всё было болотом.

Всё зло бежало из болота из одной реальности в другую. Оно изгибалось и плясало во времени. Не было ни слов, ни учения, ни музыки, ни поэзии, ни даже мысли! Только дышал Буг, огромное и чуждое болото, и содрогался, и постоянно сопровождал его тихую песню бесконечный шорох камыша.

Но Буг был поразительно одинок. Ему хотелось получить зоркие глаза, с помощью которых он мог бы увидать весь этот мир. Ему хотелось обладать сильной, могучей спиной, что переносила бы его с места на место. Ему хотелось иметь ноги, чтобы ходить, и руки, чтобы касаться ко всему, а ещё хотелось иметь рот, чтобы суметь спеть настоящую песенку.

И именно потому Буг создал Чудище: огромного зверя, что вышел из болота на своих сильных ногах. Чудище было Бугом, и Буг был чудищем. Чудище любило Буг, и Буг любил чудище, равно как человек любит своё отражение в тихой воде застоявшегося пруда, и смотрел на него с такой же нежностью. Он чувствовал, как любовь буквально лилась на свободу. И чудищу хотелось получить слова, чтобы объяснить свои чувства.

Так появились слова.

А ещё Чудищу захотелось, чтобы слова подходили друг другу по значению и по звучанию. Он раскрыл рот – и сотворил первое стихотворение.

- Круглый и жёлтый, жёлтый и круглый… - пробормотало чудище, и родилось солнце, зависнув у них над головой.

- Синий, белый, чёрный, серый, на рассвете – цвета взрыв! – пропело чудище, и родилось небо.

- Скрип и зелень, шелест, шёпот, зелень, радость, радость, зелень… - пело чудище, и появились леса.

Всё, что ты видишь, всё, что ты знаешь, сотворило болото. Болото любит нас, а мы любим его.

Ведьма, что живёт в болоте? О, прошу тебя! Большей глупости вовек не слыхать!

Глава 13. В которой Энтен приходит в гости

Сёстры Звёзд всегда заводили себе подмастерье, и всегда – молодого мальчишку. На самом деле, подмастерьем он не был – скорее уж обслугой. Они нанимали его, когда ему было девять лет, и держали, пока не выдыхали ему свой приговор.

Каждый раз каждый мальчишка получал один и тот же приговор.

- У нас были такие огромные надежды! – отвечали ему. – Но он так разочаровал нас…

Некоторые мальчишки служили неделю, некоторые продержались целых две. Энтен знал одного из школы, что сумел провести там всего лишь один день. Большинство из них выпроваживали в лет двенадцать-одиннадцать, когда они уже начинали осваиваться. После того, как им становилось известно, что там, в высокой башне, прячутся знания, как только испытывали жажду к нему, их сразу отпускали.

Энтену было двенадцать, когда он получил свой тот самый день, на следующий миг после того, как ему – после стольких лет прошения! – дали привилегию посещать библиотеку. Это оказалось сокрушительным ударом.

Сёстры Звёзд жили в башне, в огромной и массивной, что умела сама отводить от себя посторонние взгляды и сводить с ума. Башня стояла в самом центре Протектората и бросала тень на весь город.

Сёстры хранили свои библиотеки, и склады, и оружие в бесконечных подземных коридорах. Там были комнаты для трав, и комнаты для боёв, и комнаты для сражений… Сёстры были искусными во всех известных языках, в астрономии и в ядах, в танцах и в металлургии, в боевых искусствах и в творчестве, а ещё в тонкостях жизни наёмников. Надземные комнаты были обыкновенными жилищами сестёр, всего три комнаты – места для встречи, - а ещё непроницаемые тюремные камеры оказались здесь, пыточные и небеса обсерватория. И связывались они странной сетью угловатых коридоров и бесконечных лестниц, что, казалось, закручивались одна вокруг другой в этом огромном здании, от глубин и до самого-самого верха. И если кто-то был достаточно глуп, чтобы пойти сюда без особого разрешения, то много дней мог блуждать внутри, так и не сумев сыскать выход.

За долгие годы в башне Энтен наслушался ворчания сестёр в их тренировочных комнатах, а ещё он мог слышать рыдания из тюремных комнат и пыточных камер, и слышал, как сёстры устраивали очередные жаркие дискуссии о звёздах и о том, из чего состоят луковицы Зирина, а иногда даже прислушивался к их спорам относительно смысла той или иной поэмы. И пение сестёр он слышал, и то, как они мололи муку, перебирали травы и точили ножи. Он научился выполнять приказы, очищать уборные, сервировать столы, подавать замечательный обед, и стал почти что мастером изобразительного искусства по части нарезания хлеба. Он изучил требования к каждой чашечке чая и к тонкости подаваемого бутерброда, привык стоять неподвижно в углу комнаты и прислушиваться к тихому разговору, запоминая каждую деталь, но никогда не позволяя говорившим понять, что он и вовсе присутствовал здесь. Сестры довольно часто хвалили его в те времена, пока он был в башне, радовались тому, как он быстро и стремительно писал, насколько был вежлив. Но этого оказалось недостаточно. На самом деле, совершенно. Чем больше он узнавал, тем больше понимал, сколько ускользало. Знания таились в пыльных томах на полках библиотек, и Энтен жаждал заполучить буквально каждую из них. Но ему не было позволено. Он работал. Он делал всё, что мог – и старался не думать о книгах.