Святослав Логинов - Быль о сказочном звере [сборник рассказов]

- Зачем вы хотите умирать? Для чего вам убивать других? Опомнитесь! Дайте Эльбаху мир! Вы, благородные, сильные, умные - помиритесь, говорю вам. Раон де Брюш и вы, господин барон, подойдите сюда и подайте друг другу руки!..

Вожди оглянулись на войска. Шеренги медленно заколебались, солдаты один за другим опускались на колени.

- Сегодня их драться не заставишь, пойдем разговаривать, - промолвил фон Оттенбург и, отделившись от группы советников, направился, куда звала его мужицкая дочь Мария.

- Дьявольщина! Трусы!.. - проскрежетал де Брюш, но понимая, что ему ничего не удастся изменить, покинул ворочающегося в черноземе Фридриха и тоже поспешил на зов.

Взрывая комья земли, он первый подскакал к единорогу, хотел что-то сказать, но лошадь, испуганно заржав, шарахнулась и понеслась по полю. Только великое искусство уберегло Раона де Брюша от позора и помогло удержаться в седле.

Барон Людвиг опустил коню на глаза стальной щиток, но и ослепший иноходец нервно дергал головой и раздувал ноздри, страшась тягучего чужого запаха, волной идущего от невообразимо огромной туши единорога.

Подскакал граф Раон, с трудом справившийся со своим скакуном.

- Благородные сеньоры, пожмите ваши руки и поклянитесь в дружбе и вечном мире... - Мария запнулась, позабыв придуманные заранее слова, смешалась и добавила уже вовсе не торжественно: - Я вас очень прошу.

Мгновение рыцари колебались, но вид единорога разрушил их сомнения. Монстр стоял, изготовившись к удару, горячий воздух с шумом вырывался из груди, выпуклые глаза медленно наливались кровью. Только слабая рука всадницы охраняла сейчас жизнь суверенных владык.

- Так хочет бог! - проговорил фон Оттенбург, первым протянув руку.

Одна железная перчатка звякнула о другую. Мир был заключен. Забрала государи не подняли.

Пошла вторая неделя празднеств. Первые семь дней Оттенбург гостил в замке Брюш, затем кавалькада рыцарей, сопровождающая легендарного зверя и его прекрасную хозяйку, должна была перекочевать в земли Оттенбургов. С первого дня каждое утро тьмы народа собирались взглянуть на удивительное представление: невысокая девушка в белом платье подходила к чудовищу, в холке вдвое превышающему самого крупного быка, и воплощение гнева господня опускалось на колени, чтобы повелительнице удобнее было сесть верхом. Кроме Марии к единорогу никто не смел подойти, всякий знал, что только девственница может укротить великана и только ей он подчинится всегда и вполне.

Поднявшись над толпой, Мария произносила одни и те же слова - о том, что люди устали от войны, что не надо больше убивать друг друга и топтать чужие поля. Затем раздавался голос отца Антония, призывающего к покаянию и пожертвованиям. Изобильно текли медяки на восстановление пострадавшей эльбахской церкви. Отец Антоний, измысливший эти сборы, неприметно выдвинулся на первый план, стал как бы пастырем юной святой. Его проповеди неизменно собирали толпы верующих, но уже не пугали их. Сладчайшим голосом отец Антоний обещал скорое пришествие тех времен, когда в мире "будет едино стадо и един пастырь", отечески журил, напоминал, как в первые века "верующие были вместе и имели все общее".

Христиане умилялись и жертвовали на построение общины и грядущий золотой век. Но чаще просто откровенно глазели, изумляясь величине чудовища, непомерной его силе, волнам грязной шерсти, таранящему рогу и удивительным копытам - не лошадиным и не двойным, как у коровы, а построенным из окостеневших пальцев, плотно прижатых друг к другу.

На ристалище перед графской цитаделью под медный звон горна бились на турнирах рыцари, воинской доблестью прославляя сошедший вечный мир. Мессир Раон налетал молнией, с протяжным треском расщеплялись копья, и соперник громко падал на утоптанный круг. Барон Людвиг дважды выезжал преломить копье со знатными из дома Брюшей, но с самим графом не встретился, опасаясь за лета свои и сказав, что мирная клятва не допускает поднять хотя бы и легкое копье против друга.

Вырвав на состязании рыцарский приз, граф де Брюш, как и полагается, поднес его даме, но не графине и не иссохшей супруге барона, а грозной наезднице, покорительнице божьего знамения. Впервые потомок де Брюшей подъехал к единорогу без шлема и прямо взглянул в лицо Марии. Удивленно пожевал породистыми губами и не выдержал, сказал:

- Как странно, издали ты гораздо красивее. Подумать только, у тебя обветренное лицо и цыпки на руках. Ты ничем не отличаешься от обычной деревенской девки...