Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

В центре большой площади, от которой тянулись аллейки к каждому из трех отелей, парочка остановилась, и крот сказал:

— Нам нужен Урд.

— Это где?

— Тот, что посередине.

Он перехватил клюшку и, словно сбросив внезапно два десятка лет, отработанным движением послал воображаемый мяч в направлении одного из отелей. И, надо признать, не сильно промахнулся бы, окажись у него мяч в натуре.

Я еще раз обвел взглядом площадь. Скульптура в фонтане изображала ребенка, играющего с дельфинами. Или дельфинов, играющих с ребенком, — что, конечно, меняло дело. Несколько кафе с открытыми верандами. Перевернутые столики. Сорванные навесы. Обрывки ткани, хлопающие на ветру. Чайки, посматривающие в нашу сторону. Магазин сувениров. За стеклянной витриной — макет парусника, морские раковины, ритуальные маски. Дальше — отделение банка. Еще несколько магазинов. Оборудование для дайвинга, водные мотоциклы и всевозможные тряпки. Автоматы для продажи сигарет, напитков и жевательной резинки. Доски для серфинга. Велосипеды. И нигде пока не видно ни одного мертвеца (за исключением тех пятерых в доме). Если исход не был повальным, кое-кто неплохо потрудился, очистив территорию. Был помоложе, сил еще хватало. И стимул имелся — в отличие от мертвых, которым некуда спешить.

Аптека находилась между парикмахерской и баром под вывеской «Пассат». Парикмахер у меня теперь был личный, с инструментом и мотивацией, а вот бар и аптека заслуживали самого пристального внимания. Именно в таком порядке. Я устремился в «Пассат». Крот постоял, прислушиваясь к моим шагам, затем направился в сопровождении пса к ближайшему кафе и устроился за столиком на террасе. Лора присела в тени фонтана.

В баре не осталось ни капли спиртного, а в аптеке ни грамма лекарств. С выпивкой все было ясно — на месте крота я бы тоже не отказывал себе в регулярном утешении, — но чтобы разделаться с аптечными запасами, потребовалось бы полсотни человек с полным набором недугов, от хронического расстройства сна до педикулеза.

«Заставь старого пердуна поделиться воспоминаниями, — посоветовал Крысяра. — Это будет не трудно. Если немного придушить его шавку…»

В другое время и в другом месте я бы, пожалуй, так и сделал. Но одна из многочисленных заповедей Санты гласила: «Причиняй зло только в случае крайней необходимости. Может, Господь и с тобой поступит так же». Этого дерьма он, по-моему, набрался в монастыре. Не знаю, как насчет Господа, но у меня далеко не всегда получалось быть хорошим. Крайней необходимости пытать старика я пока не видел, так что сегодняшний день мог считаться для него удачным. Правда, день еще далеко не закончился.

Сидевший за столиком крот выглядел вполне безобидно — эдакий пожилой турист со старой журнальной фотографии. Когда-то мне нравилось их рассматривать. Мой много повидавший к тому времени напарник называл это мазохизмом. Я не спорил. Ему было невдомек, что на самом деле прошлое внушало мне презрение и жалость. Например, глядя на снимки монахинь, кормивших голубей, я видел сытых ворон и изуродованные трупы с выколотыми глазами. Таким образом я находил оправдание своему существованию, настоящее уже не казалось беспросветным, а кроме того, я по капле принимал яд, благодаря которому приучил себя ничего не ждать от будущего.

Говоришь, нам нужен Урд?

Не знаю, кого или что старик именовал Урдом, — во всяком случае, отель («тот, что посередине») назывался иначе. Но это не имело особого значения. Пятое правило жизни по Санте — «Каждый играет в свои игры в своей темноте» — касалось не только мастурбации.

Вблизи здание ничем не напоминало наполненный ветром парус. Скорее уж, мертвый зуб с отваливающейся эмалью. Стоя перед сотнями тысяч тонн железобетона и стекла, я услышал голос Безымянного, для которого в тот же момент придумал кличку — Прокуратор. Не знаю, откуда берутся такие словечки. Всплывают, мать их, сами собой. Прокуратор сказал: «А ведь ты пришел сюда не только за лекарством». Ну да, за чем-то еще, надежно спрятанным в моей частично отключенной памяти. Наспех не докопаешься. Но стертые воспоминания не означали отсутствия предчувствий. И предчувствие у меня возникло примерно такое, как после сновидения, из которого выныриваешь, помеченный кровью, и потом долго таскаешь с собой непонятную тяжесть еще не совершенного греха.

Вход в отель представлял собой глубокую нору, что вела в отделанную гранитом пещеру. Четыре наши фигуры отразились в стеклянных раздвижных дверях. По ту сторону толстого стекла был виден полутемный холл с огромным пересохшим аквариумом посередине. Дно аквариума покрывала серо-коричневая масса, которая смахивала на застывшую лаву. Я поднял голову. Выпуклый склон фасадной стены занимал четверть неба. Полукруглые балконы верхних этажей напоминали птичьи гнезда.