Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

Как когда-то научил меня Санта, в условиях острого дефицита времени я упростил ситуацию до предела. У меня была машина с заправленным баком и у меня была заряженная пушка. Даже две пушки — если Лора или ее «многофазный» Оборотень не выкинет очередной номер. Не самый плохой расклад — а что еще надо бродяге, чтобы прекратить дурить и окончательно прийти в себя? Шансов спасти свою шкуру было больше, чем в нескольких прежних переделках. Каждая из них едва не оказалась для меня последней. При этом я подозревал, что помню не все пиковые ситуации, косвенным подтверждением чего служили шрамы, происхождение которых оставалось для меня загадкой. После пребывания в ковчеге в моей и без того дырявой памяти появилось много новых провалов. Спасибо, что Ной хотя бы оставил мне Санту. Может, пожалел, а может, наказал — как и чьими глазами посмотреть…

К счастью для нас с Лорой, «брабус» сам по себе был мощным орудием убийства. Набранной скорости хватило, чтобы протаранить целую шеренгу кротов. Я надеялся, что вывел из строя по меньшей мере пятерых. Некоторые оказались под колесами. Пару раз машину подбросило так, что казалось, у меня вот-вот начнут крошиться зубы. Я узнал, каково приходится игральным костям в стакане, который трясет рука ретивого игрока. Лора тоже тщетно пыталась встать на якорь. За стеклом перед ней хотя бы исчезла мертвая рожа. Труп свалился с крыши, но у крота выдался плохой день — он зацепился одеждой за наружное зеркало заднего вида. Некоторое время «брабус» тащил его за собой. Представляю, как он вскоре выглядел. Нет, лучше не представлять. Очередь, выпущенная справа, прошила дверь и заднее боковое стекло. Я вознес благодарственную молитву — лишь каким-то чудом наши с Лорой головы остались целы.

Впереди в тумане возник темный силуэт автофургона, перегородившего дорогу. Скорее всего, кроты выкатили со двора первую попавшуюся развалину подходящих размеров. Значит, действовали по заранее намеченному плану. Красная Ртуть явно неплохо управлялась со своими засвеченными — или, как выразился Дымок, горшками. Я уже разогнал «брабус», который стремительно сближался с фургоном, и стало ясно, что тормозить поздно. Пришлось резко брать влево — невысокий деревянный забор выглядел предпочтительнее кирпичного гаража, торчавшего справа, будто бельмо на глазу. «Брабус» проломил бампером дощатую ограду и снес ветхий сортир, вместе с обломками которого по двору рассыпались части человеческого тела. Возможно, не одного. Мертвец, что болтался на кронштейне зеркала, словно талисман извращенца, уповавшего на долгий и счастливый путь, наконец отвалился, задетый покосившимся бетонным столбом.

Между тем стрельба не прекращалась ни на секунду. В домах, мимо которых я гнал машину, сыпались стекла и колыхались пробитые пулями жалюзи и шторы, отчего казалось, будто потревоженные обитатели с риском для жизни интересуются, что происходит снаружи. Но если там кто и обитал, так только призраки, да и те поздновато спохватились.

По днищу «брабуса» застучали обломки плиток, вырванных протекторами, несмотря на слой наметенной во двор земли и ползучий сорняк. После очередной зубодробительной встряски мне удалось выровнять машину и избежать удара о каменную беседку, задрапированную буйно разросшимся диким виноградом. Разбросав по сторонам створки ворот, «брабус» снова вырвался на дорогу, а я — хотелось надеяться — из объятий Красной Ртути. Во всяком случае, моя изрядно струхнувшая компашка немного оживилась. Засевший В Печенках даже позволил себе пару саркастических замечаний в духе почившей Желчной Сучки.

Погасли огни красно-голубого фейерверка, развеялся дурман, чужой праздник закончился не начавшись, пиршество из черепов не состоялось — во всяком случае, не минувшей ночью. Бледным и спокойным был свет нового дня. Я впитывал его глазами и кожей; проникая внутрь, он возвращал мне привычные ощущения и чутье, без которого не выжить в крысином лабиринте. Но возвращалась и боль, неразрывно связанная с восприятием времени. Боль замедляла его течение, порой превращало в орудие пытки. Никогда еще не удавалось разлучить эту проклятую парочку ненасытных псов, пожиравших меня заживо.

Сначала я почуял запах крови. Ею пропитались повязки, наложенные стараниями Анны Гнусен, мир ее праху. Левая рука от плеча до локтя казалась обмотанной колючей проволокой, причем поверх обожженной кожи, — неудивительно, учитывая, что мне пришлось управлять «брабусом», крепко вцепившись в руль, а Дымок неплохо лечил мозги, однако, к сожалению, не опускался до вульгарной плоти. Кроме того, заныла ссадина на голове. Порезанное брюхо не замедлило напомнить о себе болью вроде бы поверхностной, но отдававшейся периодическими острыми спазмами в паху и над поясницей. Новые царапины не в счет — грех жаловаться, мне и так сильно повезло.