Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

Зыбкой призрачной птицей поднимаюсь в восходящих потоках соленого воздуха. Вижу остров: сначала — как зеленовато-желтое пятнышко на горизонте, окаймленное пеной прибоя, затем — как рассыпавшуюся подо мной мозаику, фрагменты которой еще только предстоит сложить в нечто цельное, иначе они так и останутся осколками чужого сна, озаренными чужим светом. Но сейчас мне хватит и самой малости, как хватало рассказов Санты все эти годы.

Вот один из осколков: песчаный берег; полузасыпанный остов корабля; старик, стоящий у линии прибоя и внезапно поднимающий голову к небу, в котором нет ничего, кроме одинокого альбатроса.

Другая сторона медали: черная собака, издыхающая от голода на дне осушенного бассейна. В двух шагах от нее вертикальная лестница, по которой человек легко мог бы выбраться наружу. Луна заглядывает в рукотворную впадину и отражается в собачьих зрачках. На краю бассейна лежит труп мужчины в плавках. Лица не видно, но сложением он не похож ни на Санту, ни на меня.

Присутствие Дымка придает смысл тому, что давно его утратило, оправдывая потери бестолковой бродяжьей судьбой. Например, поискам Дома, в котором я никогда не был и в который, следовательно, не могу вернуться. Но ведь было же что-то в самом моем начале и до этого начала, кроме бесконечной дороги, и родов в придорожной канаве, и могилы матери у безымянного перекрестка, и молока, добытого ценой убийства…

Я вижу источник, бьющий из-под скалы. Рядом хижина; женщина с длинными золотистыми волосами чистит рыбу. Чешуя сверкает на солнце, и кажется, что на земле рассыпаны монеты.

— Ну и куда тебе надо? — спрашивает кто-то, шепча в правое ухо. Голос извне. Это не Роза; старуха сидит рядом, но все так же прямо, будто у нее стальная арматура в позвоночнике.

Я оборачиваюсь. Дымок соткал себя. Он принял облик молодого проныры — наверное, таким и должен быть торговец недвижимостью, вечной жизнью или воздухом. Развалился на заднем сиденье. Поглаживает одной рукой маску, другой — чучело вороны. Строгий темный костюм дымного оттенка. На безымянном пальце — серебряный перстень с дымчатым кварцем. В серых глазах — тлеющие угольки беспричинного веселья. Сероватая кожа не производит нездорового впечатления. Волосы то ли цвета пепла, то ли седые — в полутьме не разберешь, — но и седина не старит его, а намекает на богатый жизненный опыт, которым он не прочь поделиться.

В общем, он неотразим. Я протягиваю ему изрядно укоротившийся косяк. Дымок со смехом отказывается, выставляя перед собой руку. Ладонь гладкая, без линий — а к чему эти имитации судьбы, любви и так далее? Он в них не нуждается — сам себе судьба и любовь.

— Тебе не кажется, приятель, что это было бы слишком? — говорит он. — Хотя когда-нибудь, наверное, стоит попробовать. Чтобы узнать, как далеко я могу завести себя под кайфом. Но не сейчас — Красная Ртуть где-то поблизости.

Последнюю фразу он произносит чрезвычайно тихо, словно опасается, что сообщение достанется ушам, для которых оно не предназначено. Глядя на него, нельзя не улыбнуться. Он разговаривает с таким видом, что его слова не принимаешь всерьез. Наверное, напрасно.

— Я думал, ты маленький, — зачем-то говорю я. — Роза собиралась плести для тебя колыбель.

— Это не для меня, — говорит Дымок. — Это для младшенького. Она родила его вчера ночью. Если бы ты зашел в дом, я бы тебе его показал. Но он еще совсем слабый, так что, сам понимаешь, мы бережем его от чужих. От дурного глаза.

— А я свой?

— Ты ничей. Как говорят в наших краях, незасвеченный. У тебя нет покровителей. В этом твоя слабость и твоя сила. Даже Ртуть это оценила. У нее полно горшков — разбитых и целых — а тут ей попалась глина. Такое встречается редко.

— И что мне с этим делать?

— Я уже сказал. Ты должен решить, куда тебе надо. Только учти: в конце каждой дороги — смерть. Разница лишь в том, насколько долгим и счастливым окажется сам путь.

Почему-то я и без Дымка не сомневался в этом, только даже Счастливчик не мог объяснить мне, что такое счастье. По-моему, он путал его с везением. Но и это было бы неплохо. А насчет продолжительности пути — я уже не раз убеждался в том, что время резиновое. Научиться бы еще растягивать его по собственной воле. И не позволять памяти злых шуточек.

— Если я решу, куда мне надо, ты отправишь меня туда?

— Разве я похож на какую-нибудь гребаную фею? Нет, братец, добираться придется самому.

— Тогда на хрена ты мне нужен? — спросили я и Засевший В Печенках в один голос.