Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

Несмотря на мутящийся разум, каменеющие мышцы и стонущие легкие, снова заставляю себя бежать. Улицы, дворы, улицы, дворы. Лабиринт в лабиринте. Передо мной, как в дурном сне, проносятся брошенные машины, мусорные баки, скелеты, разлагающиеся трупы. Вижу свою тень в осколках зеркальных витрин — иногда это сбивает с толку. Дальше, дальше, нельзя останавливаться. Кроты следуют по пятам, почти не скрываясь. Я слышу их шаги; значит, они слышат меня еще лучше. Возможно, обзавелись каким-то новым средством связи — уж слишком быстро приспосабливаются к меняющейся обстановке. Я должен сохранять дистанцию. Расстояние между ними и мной — вот единственное, что обеспечивает мне преимущество. Я уцелел только потому, что не дал им застать меня врасплох.

Сейчас, к тому же, повезло: в первых лучах рассвета мне открывается путь к отступлению, спасительная дорожка, прямая, как стрела. Проспект стремительно преображается; с восходом солнца кроты делаются маленькими и незначительными; кажется, что их не так уж много. И вдобавок я натыкаюсь на мотоцикл с ключом в замке зажигания. Чудеса еще случаются в этом худшем из миров.

У меня есть всего пара секунд. Если машинка не заведется с первого раза, надо бросать ее и делать ноги — твари начнут стрелять на звук, а это у них получается неплохо, особенно у нового поколения. Все зависит от того, насколько долго мотоцикл пролежал под открытым небом и осталось ли в баке горючее.

Я поднимаю его с выщербленного асфальта и ставлю на колеса. Тяжеленный, зараза! Бью ногой по рычагу — завелся, завелся, родной! Рву с места, пригнувшись. Почти лежу на бензобаке. Если сгорим, то вместе. Судя по грохоту, кроты открывают кинжальный огонь с обеих сторон, но я опережаю их тусклые мысли на полсекунды — и проскакиваю.

Интересно, кем или чем они представляют меня в своих головах? Неужели я для них всего лишь безликое пятно на мертвой схеме, которое во что бы то ни стало надо стереть?

Промчаться с ветерком на мотоцикле — одно из немногих еще доступных мне удовольствий. И, как за всякое удовольствие, когда-нибудь за него придется заплатить. Однажды один из кротов, заслышав рев мотора, возьмет правильное упреждение — и конец беспечному ездоку. Но не в этот раз. Сегодня мой счастливый день. Сегодня я могу позволить себе лишнее. И чувствую задницей, что ничего плохого не должно случиться.

Я мчусь сквозь солнечный свет и чистую зелень деревьев, рост которых ничто не сдерживает. Воздух впереди почти синий, врывается в глотку тугой струей, как вода. Куртка бьется в набегающем потоке, джинсы облепили колени, и кажется, что взятая в заложники жизнь трепещет на моих костях. Я вцепился в нее крепко, сжимаю пальцами, держу, закусив зубами. Не отпускаю, так и заберу с собой в могилу.

Но могилы у меня, скорее всего, не будет. Если, конечно, не вырою ее заранее и не лягу туда сам. А что, это куда лучше, чем угодить в лапы к кротам — живьем или трупом, без разницы.

Несколько минут я полусерьезно-полушутя обсасываю возможность устроить себе достойные похороны. Мысль кажется мне все более привлекательной. Главное, правильно выбрать место. Не мешает также, если все удачно сложится, обеспечить себе на выбор кремацию или самопогребение. Это не сложно: тротиловая шашка, подожженный бикфордов шнур. А если передумаю умирать? Лучше часовой механизм, мина замедленного действия. Так, чтоб наверняка. Бабах — и плита опускается на нужное место, скрывая от проклятого мира мои бренные останки…

Мне вовсе не кажется странным, что я думаю об этом именно сейчас, в свои лучшие минуты. Когда богу надоест нянчиться со мной, у меня уже не останется времени на размышления.

Ну что же, вот я и выбрал место — высокий берег океана, открытый всем ветрам, далекий край земли под звездами и над волнами. Значит, есть еще одна веская причина добраться туда. И я доберусь, даже если придется добираться частями. Кисть моей руки с прерывистой и многократно пересеченной линией жизни — чем не посланник и не полномочный представитель целого?

Мне трудно в это поверить, но, как следует из разбросанной повсюду литературы, когда-то слепые были самыми несчастными и отверженными членами сообщества, они просили милостыню на улицах и в переходах метро. Их называли инвалидами, и все, на что они могли рассчитывать, это более или менее снисходительное отношение зрячих, в полной зависимости от которых они находились.

Подобное положение дел едва укладывается в голове. Я пытаюсь вообразить себе преследующих меня кротов в роли парий, выпрашивающих подаяние с жестяной кружкой в руках, куда я опускаю мелкую монету… нет, крупную купюру — надо же исправно приносить жертвы злым демонам.