Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

Но изменилось кое-что еще. Выбираясь из впадины, я ожидал увидеть очередной спуск и прямую стрелу дороги, на которую будут нанизаны лес и парочка-другая мотелей с названием «Дрозды», о чем через несколько часов сообщат мигающие в искусственной ночи ртутные вывески. Вместо этого дорога круто сворачивала вправо, огибая нагромождение скал, которые своим цветом и почти правильными прямоугольными гранями напоминали… ну да, черные костяшки домино, увеличенные во много тысяч раз. Для полного сходства не хватало разве что белых круглых пятен, но это было бы уже слишком…

Сбросив скорость, я не поленился обернуться, чтобы кое в чем убедиться. Не убедился. Мальчишка сидел, подняв голову. Как обычно, лицо — непроницаемая маска. Спрятанный за Тенью взгляд. Слегка изогнутая линия губ — намек на улыбку, который вполне можно приписать собственной мнительности. Рядом с ним на сиденье красовалась сложная несимметричная двухцветная комбинация из костяшек. Которая, между прочем, не рассыпалась, как все предыдущие, когда я притормозил.

Ладно, парень. Наверное, скоро придется тебя благодарить, но вместо благодарности я испытываю бессильное и унизительное раздражение профана, которого не совсем честно обыграли. И тем не менее: два-ноль в твою пользу.

Тогда мне еще не приходило в голову, что партия только начинается.

Вот еще одна приблизительная цитата из Санты Философствующего: «Всю жизнь приходится торговаться, только не всегда понятно, с кем именно. Хитришь, юлишь, ерзаешь под клиентом, выпрашиваешь скидку, вымаливаешь снисхождение, наступаешь себе на горло, думаешь, что наконец обманул судьбу, — а в результате получается, что променял минуту покоя на бессонную ночь, сомнительное удовольствие — на вечные муки, каплю чистой воды — на цистерну дерьма, кубический метр тишины — на вой похоронного оркестра. Любую сделку совершаешь себе в убыток, и чем дальше, тем хуже; начинаешь верить, что иначе и нельзя».

Готов подписаться под каждым словом. Только мне пока не приходилось слышать вой похоронного оркестра. И что-то не очень хочется. Думаю, я ничего не потерял, особенно если иметь в виду не запись, а исполнение вживую. Речи бывшего напарника я вспомнил не случайно. За каждый ловкий фокус с домино тоже пришлось расплачиваться — только почему-то не мальчишке, а мне. Грубо выражаясь, дерьмо собачье. А помягче — респондент супериор. Если верить тому же ученому Санте, этот красивый набор букв в переводе с какого-то мертвого языка означает «отвечает старший».

Я не против того, чтобы заплатить, сам принцип мне даже нравится, — но речь идет о соразмерности. Когда в жизни нет ни равновесия, ни соответствия между наказанием и тяжестью совершенных добрых дел, теряешь веру в высшее правосудие. Остается уповать только на себя и свое представление о справедливости, но вдруг, после очередного болезненного пробуждения, обнаруживаешь, что в тебе больше нет ни капли чего-то настоящего, незыблемого, неподвластного времени и обстоятельствам. Того, что невозможно забрать или украсть. И того, в чем ты сам никогда не сможешь усомниться. В своей призрачности ты вполне можешь потягаться с любым из ангелов, не говоря уже об их Боссе. И все оставшееся время пытаешься найти дорогу, которая приведет тебя на перекресток, где вы наконец встретитесь — ты и твоя утраченная сущность. Однако в лучшем случае тебе попадаются твои потерянные тени.

Надежда на то, что Черная Миля осталась позади, придавала мне сил. Но преждевременно и робко прораставшую травку радости я безжалостно вытаптывал. Именно в такие моменты, когда вроде бы улыбнулась удача, происходит худшее. Совсем недавно мне напомнил об этом крот-меняла, подкравшийся незамеченным на расстояние ножевого удара. И хотя удара не последовало, я внял предупреждению.

Между тем долбившие по черепу дятлы не прекращали свою работу, от изматывающего ритма которой то и дело мутилось в голове. Насквозь пропитанная потом одежда казалась корой трухлявого дерева. Если сдирать, то вместе с невыносимо зудящей кожей. Тело было слишком тяжелым даже для балласта. Под давильней болезни и накопившейся усталости уже задыхалась и харкала кровью моя розовая мечта об острове.

Снова палило солнце. Снова пот капал с ресниц и темнело в глазах. Снова путались мысли, видимо, следуя за дорогой, петлявшей по скалистой местности. Пейзаж напоминал одновременно лунный, который я когда-то видел на старых фотографиях, и недавнее сновидение, обещавшее близкий берег океана и встречу с Сантой. Что ж, против встречи я ничего не имел, событие само по себе приятное — чего не скажешь о моих ощущениях наяву. Молниеподобными воспоминаниями все «приятности» исчерпывались. От берега я был в некотором смысле так же далек, как день, месяц или год назад. Это перестало быть вопросом расстояния; теперь это был вопрос реальности восприятия. Или его окончательной измены.