Мика Ртуть - Ее высочество Аномалия [СИ]

Что ж, дневники Андераса не помогут найти Глаз Ургаша, но они уже помогли лучше понять Ману. А кроме того, они принесут пользу прямо здесь и сейчас. Дюбрайн должен увидеть, что Роне мог бы забрать дневники себе, но не сделал этого. Потому что он — не чудовище.

По крайней мере, для Дюбрайна.

Роне оставил недопитой третью чашку шамьета, откинулся на спинку кресла и потянулся. Стрекот ночных сверчков за окном уже не казался карой небесной, а промелькнувший перед глазами образ запеченных рябчиков — изобретением хмирских палачей. Улыбнувшись, Роне мысленно протянул руку к ближайшей тарелке с рябчиками, вдохнул вкусный запах…

Через пару минут после того, как один из пятнадцати постоянно готовых для придворного мага подносов исчез с кухни, главный повар вздохнул с облегчением: его темность не гневается. Уловив радость кухонной челяди, Роне усмехнулся. Как полезна репутация чудовища! Стоило разок подменить нерадивого повара бараном в поварском колпаке, и вот уже двенадцать лет кушанья для него готовит лучший королевский повар, причем старается больше, чем для монарха.

Ограничившись лишь одним рябчиком в апельсиновом суфле, Роне глянул в зеркало — Дюбрайн как раз покидал королевские покои. Разумеется, усталый и вымотанный донельзя. Ох уж эти идейные альтруисты! Вот что бы он сейчас делал, не будь поблизости Роне? Свалился бы с магическим истощением дней так на десять? Светлый идиот, Мертвый его дери.

— Эйты! Отдай это Дюбрайну и пригласи ко мне отужинать, — велел Роне, кладя дневники вместе с переводом в шкатулку. — Сейчас же.

22 день холодных вод, Суард, Дайм шер Дюбрайн.

Дайм покинул королевские покои ближе к полуночи. Разумеется, усталым и злым. И, разумеется, забрать подарок Ястребенка у Хавьера Седейра он не успел. Когда? Если надо не только лечить короля, но и вести прочищающие разум беседы с королевскими советниками, за время болезни Тодора вообразившими себе невесть что. Не без помощи нежной, хрупкой и беззащитной Ристаны. Последним и самым настойчивым был канцлер Сальепус. Он на полном серьезе предлагал Дайму признать Тодора недееспособным и назначить Ристану регентом. Вот прямо на Весеннем балу. И тогда же объявить наконец о помолвке самого Дайма с Ристаной, ведь он же собирался! Все знают, что шер Дюбрайн близко к сердцу принимает судьбу Валанты, и все знают, что он будет прекрасным королем!

На все уверения Дайма, что Тодор вполне здоров и может дальше править Валантой, а сам Дайм не имеет ни малейшего желания взваливать на себя королевство, герцог Сальепус лишь понимающе кивал, ухмылялся в усы и продолжал заверять в своей полнейшей лояльности и готовности поддержать любые решения светлого шера Дюбрайна. И судя по всему, собирался прямо сейчас проводить Дайма до его покоев.

От проклятия вроде чесотки или поноса канцлера спасло умертвие по имени Эйты. Едва Дайм с канцлером вышли из королевских покоев в приемную, как умертвие выскочило им наперерез и скрипуче заявило:

— Пакет для светлого шера Дюбрайна от темного шера Бастерхази.

В пакете была шкатулка с печатью Сашмирского султана, и к ней прилагалась карточка с подписью Бастерхази:

«Прошу вас, мой светлый шер, почтить меня беседой по крайне важному вопросу. Незамедлительно».

— Прошу прощения, мои дела на сегодня еще не окончены, — испытывая к Бастерхази нечто, подозрительно похожее на благодарность, отбрехался от навязчивого канцлера Дайм.

Сальепус с видимой неохотой отвязался, а Дайм про себя посмеялся: как старательно канцлер отводит глаза от умертвия! И страшно ему, и мерзко, и любопытно, и досадно, и все эти эмоции отлично подпитывают само умертвие. Все же Бастерхази — мастер. Если б этот талант, да на пользу Дайму… хм… то есть отечеству. Да, именно отечеству. И Дайм вовсе даже не думает о том, что вместе с Бастерхази у него гораздо больше шансов избавиться от печати верности, да продлятся дни императора вечно. Совсем-совсем не думает. Потому что сдохнуть, пытаясь кому-то рассказать о печати, ему не хочется. А хочется ему банально повернуть к своим покоям, а не к башне Рассвета, где живет Бастерхази, и в своих покоях упасть и уснуть. Можно даже без ужина.

Кажется, это уже входит в привычку. Как и вечерний скандал с Бастерхази. Тянуть лапы к подарку от Ястребенка — слишком большая наглость даже для него.

И ему крупно повезло, что злиться на него уже нет сил. Нет сил даже посмотреть, что в шкатулке.