Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

– Простите, – повторила я.

Она не ответила, но что-то в ее глазах поменялось, как будто где-то в глубине разверзлась пропасть. Ее рот приоткрылся, а веки резко распахнулись, будто ставни.

– Кто… Ты кто, черт возьми, такая? – прошипела она.

Людям, похоже, не нравились пограничные явления.

Мне следовало поскорее вернуться в пропахший рыбой отель и спрятаться в тени мистера Локка и его капиталов, где меня не могли достать все эти гадкие люди. Это было бы разумнее всего. Но, как часто сетовал мистер Локк, я временами вела себя неразумно, своевольно и опрометчиво (я не знала смысла последнего слова, но, судя по остальным, это было что-то нелестное).

Поэтому я сбежала.

Я бежала так долго, что мои тощие ноги начали дрожать, а грудь – тяжело вздыматься под тканью дорогого платья. Я бежала, пока улица не превратилась в извилистую дорожку, а дома не скрылись под зарослями глицинии и жимолости. Я бежала, стараясь не вспоминать взгляд старухи и не думать о том, как здорово мне достанется за этот побег.

Остановившись лишь тогда, когда ровная земля под ногами сменилась травой, я обнаружила себя на пустом заросшем поле под синим небом, таким ярким, что невольно вспоминались изразцы, привезенные отцом из Персии. Взгляд так и тонул в этой глубокой синеве. Под куполом неба покачивались высокие высохшие травы. Кое-где тянулись ввысь стройные кедры.

Вся эта сцена – сочный аромат сухого дерева, трава, которая покачивалась на фоне неба, словно крадущаяся рыже-синяя тигрица, – вызывала у меня желание затаиться среди высохших стеблей, подобно олененку в ожидании мамы. Я побрела в глубь травяного моря, проводя ладонью по курчавым верхушкам колосков.

Я могла бы и вовсе не заметить Дверь. С Дверьми так всегда – они стоят в тени и остаются неприметными, пока не посмотришь под правильным углом.

Эта представляла собой старую деревянную раму, напоминающую основание карточного домика. Вокруг рассыпающихся петель и гвоздей виднелись пятна ржавчины, а от самой двери осталось всего несколько дощечек. Краска – ярко-синяя, как небо, – еще не успела окончательно облупиться.

Так вот, в то время я еще ничего не знала о Дверях и не поверила бы в них, даже если бы мне вручили трехтомное издание свидетельств очевидцев с подробным комментарием. Но, когда я увидела эту облезлую синюю дверь, одиноко стоящую в поле, мне очень захотелось, чтобы она вела куда-нибудь еще. Подальше от городка Нинли, штат Кентукки, в какое-нибудь новое, неведомое место, такое огромное, что его невозможно обойти.

Я прижала ладонь к синей краске. Петли заскрипели, прямо как в домах с привидениями из грошовых страшилок и приключенческих историй, которыми я зачитывалась. Сердце громко застучало у меня в груди. В дальнем уголке души замерла в ожидании наивная надежда на чудо.

Разумеется, по ту сторону двери ничего не было, только кобальтово-коричный пейзаж родного мира: небо и поле. И от этого вида – сама не знаю почему – мне стало больно. Я уселась на землю в своем красивом льняном платьице и заплакала от горького чувства потери. Чего я ожидала? Что найду волшебный портал, как дети из моих любимых сказок?

Если бы со мной сейчас оказался Сэмюэль, мы могли бы придумать что-нибудь и поиграть. Сэмюэль Заппиа был моим единственным невыдуманным другом: темноглазый мальчик, пристрастившийся к газетам с низкосортными приключенческими рассказами. Его лицо сохраняло мечтательное выражение, как у моряка, что смотрит на горизонт. Два раза в неделю он приезжал в особняк Локка на красной повозке, на которой золотистыми витиеватыми буквами было написано: «ПРОДУКТОВАЯ ЛАВКА ЗАППИА, ИНК.». Сэмюэлю обычно удавалось пронести для меня еженедельник «Сокровищница историй» или выпуск «Грошовых чудес», спрятав газеты среди запасов муки и лука. По выходным он сбегал из лавки, и мы вместе шли на озеро разыгрывать какие-нибудь сюжеты про привидения и драконов. Sognatore [1]– так называла его мать. По словам Сэмюэля, в переводе с итальянского это означало «бестолковый мальчишка, который разбивает матери сердце, вечно витая в облаках».

Но в тот день в поле Сэмюэля со мной не было. Поэтому я достала карманный дневник и написала историю.

В мои семь лет этот дневник являл собой самую ценную вещь из всех, что мне принадлежали, хотя считался ли он моим с точки зрения закона – вопрос дискуссионный. Я его не покупала и не получала в подарок. Я просто нашла его. Еще до своего седьмого дня рождения я играла в Зале фараонов, открывая и закрывая древние сосуды и примеряя украшения, и случайно заглянула в красивый синий ящичек ( «Сундук со сводчатой крышкой, украшенный слоновой костью, черным деревом и синим фаянсом, Египет; часть парного комплекта »). И на дне его и обнаружила этот дневник: обложка из кожи цвета жженого масла и сливочно-белые страницы, чистые и манящие, как свежевыпавший снег.