Кирилл Кащеев - Фабрика мертвецов

- Сударь… Простите, сударь… - девичий голосок был тих и нежен, и смущен, и почти беззвучен. – Я… мне нужна помощь…

- Вы слышали? – Гриша повернулся, стукнув чайником по перилам вагона.

- Умоляю, помогите, сударь! – женский силуэт в дверях «ретирады» нарисовался четко, девица шагнула вперед – и разом нахлынула волна отвратного запаха.

Митя брезгливо шевельнул ноздрями:

«С чего я решил, что девица – приличная? В розовом-то платье, на вокзале… В очень недешевом платье… Утреннем платье… Ночью.»

- Сударыня, вы меня зовете? – Гриша шагнул ступенькой ниже, близоруко вглядываясь в словно выплывающий из двери силуэт.

- Мне так неловко… На вас вся надежда! – снова прошелестел голосок.

- Сударь… - бросил Митя и замолк, продолжая вглядываться.

- Что? – Гриша на миг оторвал взгляд от манящей его руки в белой кружевной перчатке.

- На вашем месте я бы не ходил.

- Почему? – голова Гриша, словно притянутая веревкой, снова повернулась туда, к девушке.

- Хотя бы потому… куда она вас зовет. – сильно нажимая голосом, напомнил Митя.

- Ну сударь же! – нетерпеливо позвал капризный голосок.

- Разные бывают обстоятельства. Ну да вы ж ими не интересуетесь. – Гриша спрыгнул с лесенки и зашагал к девице, решительно погромыхивая чайником.

Ноздри Мити снова дернулись… он узнал запах. Ничего общего с «ретирадой» тот не имел, Митя слышал его, еще когда был мал, до перевода отца в Петербург и возвращения в их жизнь матушкиного семейства.

Митя потянулся к прихваченной из вагона тяжелой отцовской трости.

Перегнулся через перила вагонных «сеней».

И с глухим стуком опустил набалдашник Грише на голову.

Митя потянулся к прихваченной из вагона тяжелой отцовской трости.

Перегнулся через перила вагонных «сеней».

И с глухим стуком опустил набалдашник Грише на голову.

Реалист замер… покачнулся… ноги его подломились, и он рухнул как подрубленное дерево. Чайник, дребезжа, откатился в сторону.

Тихо было на перроне, тихо – ветерок шелестел в листве, да паровоз пыхтел. Гриша лежал, прижавшись щекой к земле и вокруг головы его расплывалось кровавое пятно.

- Митька! Ты что творишь! – раздался крик отца.

Дверца вагона с грохотом отлетела в сторону. Рыча от ярости, будто у него и впрямь была примесь Древней Крови, только не Сварожьей, а Велесовой, путеец ринулся к Мите.

Ухватившись за балясину, Митя сиганул на перрон – прямо бесчувственному реалисту на спину. Вопль – пронзительный, совершенно нечеловеческий, ввинчивающийся в уши и словно вытаскивающий внутренности через них – пронесся над станцией. Шум буфетной испуганно стих. Путеец в вагонных «сенях» скорчился, безуспешно пытаясь зажать уши. В вагоне загрохотало – спящие пассажиры падали с диванов и лавок. Отчаянно, как подколотый поросенок, заверещал ребенок.

Она метнулась из мрака «ретирады» - сплошной ком розового шелка, летящих темных волос и болтающегося на лентах капора. В два прыжка, отталкиваясь всеми конечностями, как обезьяна, девица в розовом кинулась к окровавленному реалисту. Митя успел увидеть ее лицо – хорошенькое, юное, с ровными дугами бровей, пикантной родинкой над верхней губой. И желтыми клыками, похожими на толстых червей, лезущих из розового бутона.

Митя ударил тростью прямо в пасть. Посеребренный шар набалдашника с хрустом вломился в клыки. Девица опрокинулась на спину, моментально взвилась на четвереньки, и так и застыла, покачиваясь туда-сюда, точно готовящийся к броску паук. Ее рот, теперь похожий на выжженную рану, скалился обломками зубов, а шея то раздувалась, как сытая змея, то опадала, проваливаясь, как пустая кожа.

Успевший вскочить Митя замер, ногой опираясь на спину реалиста и держа трость наготове.

- Ашшшш! – девица пронзительно зашипела, судорожно, как рыба, открывая-закрывая обожженный серебром рот – меж клыков на перрон потекла черная, похожая на густую смолу, жижа. Оттолкнулась четырьмя конечностями и снова прыгнула. Набалдашник Митиной трости ударил твари в живот. Митя присел, подправляя прыжок – придавленный всей тяжестью реалист издал хриплый стон – и почти перекинул тварь через себя. Кривые когти на тонких девичьих пальцах мазнули у самой головы, выдрав «с мясом» клок волос. Девица в розовом впечаталась спиной в борт вагона – тот закачался, изнутри снова донеслись вопли. Растопырив руки и ноги, вниз головой – юбка завернулась, открывая панталоны с бантиками, болтающийся на лентах капор мел землю – тварь повисла на борту вагона, точно приклеенная. Чудовищно изогнулась, оттолкнулась и заскочила на крышу. И эдаким вывернутым пауком быстро-быстро побежала по вагону.