Вэнс Брайсленд: Дочь творца стекла

Закат на балконе дома ее семьи был любимым для Рисы Диветри. За мостом Муро на западе солнце задело горизонт, и каналы города сияли. Вода и свет мерцали рябью до места, где Риса сидела на широких каменных перилах балкона, и ей казалось, что солнце протягивало к ней длинные пальцы. Она подумала, что расплавленное стекло было таким же раскаленным и красным, когда его доставали из печи.

Если бы кто-то заглянул в ее душу в ту ночь — ее последнюю в семье Диветри — он увидел бы, как сильно и она пылала?

В сумерках перила из известняка были теплыми и удобными, и она сидела на них. Внизу тянулись ветки кривого и старого оливкового дерева. Если Риса качала ногами, листья щекотали ей пятки. Далеко внизу корни дерева обвивали камни, склон спускался к каналу, и там гондольер пел медленную и красивую песню, проплывая мимо. За одинокой фигурой лежала площадь Диветри, а потом бежевые здания Кассафорте.

Рядом с ней стоял и прислонялся к перилам отец Рисы, он поймал мелодию гондольера и сам ее напевал, разглядывая город. Ее мать сидела неподалеку, задумавшись, на скамье на красно-черной плитке. Джулия Диветри, казалось, всегда улыбалась. Ее длинные темные волосы были заплетены с шелковым шнурком, ниспадали на ее плечо и платье косой. В руках она держала мольберт и кусочек красного мела. Ее пальцы плясали над бумагой.

— Кровь Буночио, — сказал отец Рисы, кивнув на рисунок матери. Он подмигнул Рисе. — Огненная и творческая!

— Ты женился на мне за мою смелую кровь, Эро, — ответила весело ее мать. Она продолжала делать набросок, изображая то, что потом нанесет на свои знаменитые окна. — Мне бы ее больше. Никогда не могу правильно изобразить купол замка, — она протянула рисунок. Ее идеальные линии набросали круглую крышу тронного зала замка. Еще несколько запечатлели две луны над ней, размещенные в идентичных созвездиях.

— Твоего таланта и огня хватит на нас двоих, любимая, — сказал он. — Я понял в первый день, когда увидел тебя, когда ты выглянула из окна и окликнула меня!

— В тот день я ощущала себя смелой.

— Ты была очаровательна, дорогая.

— Я знала, что увидела хорошего человека, — губы матери Рисы изогнулись, она вернулась к рисунку. — Даже если он оказался просто незнакомцем, проходящим по улице, — от знакомой истории Риса улыбнулась, она была рада услышать это в последний раз.

Каким бы ни было время года или время дня, город всегда притихал, когда близился ритуал. В некоторые ночи она точно видела, как музыкант короля занимал место на вершине купола замка, но ее отец говорил, что это ей казалось. Купол был самой высокой точкой города, но замок был далеко, чтобы она заметила такое.

— Риса? — улицы притихли в предвкушении, ее отец протянул руку. — Ты не против?

Она просияла от приглашения, хотя не доверяла языку. Она старалась запомнить последний вечер идеальным. Опыт показывал, что ее раскрытый рот все только портил.

Сухой жар плиток под ногами согревал и ее сердце. Она любила это тихое время дня больше всего. Эро рядом с ней развязывал шнурки на знамени Кассафорте. Он передал ей веревки, и они вместе опустили знамя на землю, делая это одновременно в ночном ритуале с семьей Портелло на востоке и семьей Катарре на западе. Риса поймала ткань, свернула лилово-коричневый шелк и уложила в шкатулку. Она с уважением опустилась на колени и вернула знамя на место под пьедесталом, на котором лежал рожок Диветри.

Это была ее последняя ночь, и она волновалась. Последняя ночь, когда она помогала отцу с ежедневным ритуалом верности. Вместо печали она ощущала только радость. От этого ей хотелось прыгать и петь. Завтра вечером она будет в новом доме, и она услышит рожки в другой части города.

Она уже не будет просто ребенком Эро и Джулии, как было с тех пор, как ее назвали дочерью лун. Она уже не будет ребенком, ее примут в одну из инсул и начнут учить всякому. Важному. И она станет жить, как ее старший брат и сестры, а не просто ждать начала.

Она только спустилась на ноги, как удар сзади заставил ее пошатнуться. Она отлетела к отцу, уловила смех во дворе.