Владимир Пекальчук: Оружейных дел мастер

Т’Альдин наблюдал за ходом сражения издали, сидя на дереве в тылу у гоблинской армии, и хорошо видел, как один за одним взрывались и сгорали железные драконы.

Невероятно, но факт: серая чума, имея колоссальное преимущество, целых три часа не могла сломить сопротивление людишек. Конечно, без неоценимой помощи эльфов они бы не справились — но факт есть факт, люди все еще стоят.

А колдун в ударе, что тут еще сказать. Всего один человечишка, пусть из другого мира, но человечишка — чуть ли не единолично изменил весь ход войны, вначале дав людям оружие, а затем выломав серой чуме ее железные зубы. Т’Альдин и раньше ловил себя на мысли, что каждый раз, когда он вспоминает о колдуне, в нем просыпается давно забытое чувство зависти и жажды славы.

Он, Т’Альдин, уж точно не хуже колдуна. Да что там, он лучше, причем во всем. Кто вообще такой этот колдун без своих знаний? Никто. Пустое место. А вот его тайные знания… Знания — они всегда сила.

И теперь Т’Альдин Шасс’Кэрр не просто уравняет партию — он превзойдет колдуна.

Как бы много колдун ни сделал для дела — Т’Альдин сделает еще больше. Человечек задал гоблинам знатных проблем — но куда ему до Т’Альдина?

Ведь и Т’Альдин тоже обладает тайным могучим секретом. Всего одним — но ему и этого хватит. Один кинжал, нашедший прореху в броне — сильнее ста ударов булавы по щиту.

Кажется, гоблины снова двинулись в наступление, собрав в кулак все силы, что у них еще есть… Пора. Час величайшей славы Т’Альдина вот-вот наступит. Колдун помог людям выстоять в этом сражении — но выиграет битву не кто-нибудь, а Т’Альдин.

Он спустился с дерева и снял с куста уши убитого гоблина, куда ранее повесил их, чтобы кровь стекла, надел на голову наперед приготовленный скальп, потом приладил к обручу и уши, спрятав под ним свои собственные. Комплект гоблинских ушей у него тоже был приготовлен заранее — но оказалось, что они долго не хранятся после отрезания, высыхают и бледнеют. Пришлось добыть новые на месте, благо, пропавшего разведчика никто не хватился.

Лицо покрашено в нужный цвет, крючковатый нос Т’Альдин слепил из глины, обнаружив в себе недюжинный талант скульптора, и тоже покрасил. Довершает образ подлинная, а не поддельная гоблинская экипировка — и вуаля, темного эльфа от гоблина не отличить, если сильно не присматриваться.

Укрепленную позицию серой чумы, где они устроили позиции для своих больших гремящих труб, Т’Альдин разглядел еще до начала битвы и заранее знал все, что нужно.

Проникнуть в лагерь было несложно: он притерся к группе орков, несущих от скрытых в зарослях телег какие-то бочки, и вместе с ними беспрепятственно попал внутрь. Строго говоря, там и охраны у проходов не было как таковой: часовые-то стоят, но смотрят вдаль, не подкрадываются ли эльфы, никому и в голову не приходит осматривать своих, в то время как самый ужасный и смертоносный из эльфов уже внутри.

Просто, даже проще, чем обсчитать дуэргара на пальцах.

В лагере Т’Альдин принялся сновать туда-сюда, подражая деловитой походке гоблинов и пользуясь группами орков-носильщиков, чтобы выглядеть занятым и не привлекать чужого внимания праздным шатанием.

Попутно он рассмотрел трубы, стреляющие шарами размером с два кулака, и заметил другие, короче и толще, в которые засыпались не круглые шары, а множество мелких. Должно быть, чтобы убивать одним выстрелом много солдат.

Сражение тем временем пошло сильно не так, как хотелось бы гоблинам, потому что их крики и команды стали встревоженными. С вершины холма Т’Альдин увидел, как массы орков и гоблинов отступают, бегут прямо к своему укрепленному лагерю.

Надеются на помощь убивающих гремящих штук…

А зря.

Т’Альдин Шасс’Кэрр ничего не забыл и не простил. Его мирная жизнь была грубо нарушена, его дом превратился в пепел, его женщина до сих пор ночами плачет, когда ей снится сгоревший лес. Любой их этих трех причин было бы достаточно для убийства тысяч гоблинов… но третья самая страшная, страшная настолько, что гоблинов просто не хватит, чтобы своими смертями унять гнев Т’Альдина: их на всем свете столько нет.

Забавно, думал он, исподтишка роняя кристалл огня в промежуток между черными, просмоленными бочками, значит, это и есть то, что эльфы называют словом «любовь» и для чего в языке дроу вообще нет слова? Интересно, почему так? Почему у дроу этого нет, если он, Т’Альдин, вроде бы научился любить, ведь он же дроу? Дело в месте, где он жил?