Святослав Логинов - Porte ouverte

Полупрозрачная тень накрыла распростёртого Иммануса. Один из обитателей сожжённого гнездовья завис над священником, и тот вдруг подумал, что крылатый куда больше похож на человека, чем на богомола. Глаза — слишком большие, но почти человеческие, губы, так трагически изгибавшиеся, когда пламя охватывало казнимых… Ушей и носа нет, но так ли они важны?

Летучий склонился над Имманусом, обхватил его тонкими лапками и приник к нему долгим поцелуем. Не тем братским прикосновением бескровных губ, каким обмениваются духовные особы, а поцелуем страстным, когда двое сливаются в одно. И одновременно Имманус проник в мысли павшего на него летуна.

«Вода! Много воды!»

Жестокие пришельцы оказались на диво сочными.

В каждом из них было столько воды, что хватило бы напиться десятерым.

Имманус понял, что сейчас его выпьют досуха. Он ещё пытался сопротивляться, но сил не осталось.

— Меня не интересует судьба наёмников, — произнёс герцог Эрлау, — но я хотел бы знать, где мои подданные. Опустело не одно селение, но и все окрестные деревеньки и хутора, а это больше тысячи человек. Где они?

— Ваша светлость, они боятся. Не в обиду вам будь сказано, но о вас ходят самые смутительные слухи.

— Это не причина, чтобы скрываться от своего сеньора.

— Благородному сеньору так же трудно понять мысли мужика, как и мужику мысли сеньора. Я думаю, вам лучше обсудить эту тему с жителями деревни.

— Как я могу это сделать?

— Попробуйте завтра с утра вновь протрубить вызов перед воротами замка.

— Перед воротами, которых нет…

— Ворота есть всегда. Просто они по-разному распахнуты перед теми, чьё сердце открыто и чьё заперто.

— Вы интересный собеседник. Я с удовольствием увидел бы вас при своём дворе.

— К сожалению, это совершенно невозможно.

— Да, я знаю. До свидания, друг мой.

На следующее утро на звук герцогского рога из крепостных ворот вышли два человека. Меньше всего они напоминали бунтовщиков. Многократно кланяясь, они от имени жителей изъявили полную покорность новому сеньору, пообещав выплачивать налоги в том же размере, что и при прежнем герцоге. В свою очередь, герцог обещал им защиту и покровительство, что нелишне в благодатном краю, на который мало кто из соседей не захочет устроить грабительский набег.

— Но чего я не потерплю в своих землях, — твёрдо объявил Эрлау, — так это поклонения дьяволу и присным его. Всякий, кто вздумает предаться нечистому, будет повинен смерти. Тот, кто уже бывал на шабашах, должен покаяться, вынести епитимью и получить прощение, если, конечно, на его совести нет погубленных душ.

— Ваша светлость, в наших краях не водится подобных мерзостей. О ведьмах мы слышали только в сказках.

Герцог, немало воевавший против еретиков, знал, как часто обвинения курии оказываются ложными, и поэтому не стал спорить, лишь спросил:

— В чём же заключаются ваши разногласия с папскими легатами?

— Прежде всего, мы бы не хотели видеть у себя торговцев индульгенциями…

— Эта чума запрещена постановлением Тридентского собора!

— Тем не менее отпущение грехов продолжает продаваться, причём едва ли не принудительно. Продавцы спасения больше не ходят в одиночку, их сопровождает охрана, которая хуже грабителей и злее саранчи.

— Я понял. Мои войска освободят вас от незаконных поборов. Далее…

— Мы платим святому престолу положенную десятину и вместе со всеми добрыми католиками празднуем юбилейные годы, внося свою лепту на добрые дела. Но потом юбилеи начали праздновать не раз в сто лет, а каждые полвека. Это было неправильно, но мы согласились. Когда юбилеи было решено отмечать раз в двадцать пять лет, мы возвысили свой голос, но не были услышаны. Но когда юбилеи вздумали праздновать каждые двенадцать с половиной лет, наше терпение иссякло, и мы отказались платить. Сами подумайте, что это за юбилей такой? А столь частые сборы разорят весь край и вас в том числе. Нам не из чего будет платить налоги — всё заберёт церковь.

— То есть еретиками вас объявили за то, что вы отказались платить лихву?

— Именно так, ваша светлость.

— Я разберусь с этим вопросом и не дам вас в обиду. А вы можете выходить из укрывища и приступать к мирным занятиям.

К полудню из замка двинулись спасавшиеся там крестьяне. Волы тащили телеги со скарбом, мешки с хлебом прошлого урожая, возы с сеном; женщины волокли котомки с каким-то обзаведением. Герцог и представить не мог, сколько всего требуется крестьянину, чтобы прожить на земле. Разгруженные возы совершали вторую и третью ходки, и всех незримые ворота беспрепятственно пропускали в обе стороны. К вечеру над крышами появился дымок, в ясли рыцарских коней был засыпан овёс, а сами воины были накормлены пусть простой, но горячей пищей.