Сара Файн - Брешь

— Я сделаю это снова, если ты не заткнёшься, — прорычал похититель мальчика. — Мои братья и сёстры пытаются поспать наверху. Если ты их разбудишь, у меня будут неприятности.

Я стиснула зубы и отодвинулась от окна, снова вытащила телефон из кармана и побежала к задней части дома. На этот раз я позвонила Малачи. Почему его так долго нет? Гудок продолжался до тех пор, пока не перешёл на голосовую почту. Я позвонила Генри. То же самое. Я чуть было не позвонила Джиму, но потом поняла, что даже если он возьмёт трубку, то либо не сможет, либо не захочет помочь.

У меня был выбор. Я могла попытаться вытащить оттуда мальчика прямо сейчас, или же я могла вернуться в приют и попытаться собрать Стражей, которые, казалось, не могли управлять своими мобильными телефонами. А ещё я могла бы позвонить в полицию, но всё это приведет только к одному — Мазикины соскочат и найдут себе новый дом. Мы же не могли просто так истребить их на глазах у властей. Нам нужно было только, чтобы Мазикины остались на месте, чтобы мы смогли сжечь это место дотла вместе с ними внутри. Меньше всего нам хотелось обращать на себя внимание копов.

Мальчик снова закричал, и мною было принято решение.

Мазикин сказал, что его братья и сёстры спят наверху. Поскольку он был на первом этаже, то, должно быть, имел в виду, что они были на верхних этажах. Может быть, мне удастся проникнуть туда и освободить мальчика, не предупредив их о своём присутствии. Может быть, к тому времени, как я это сделаю, Малачи уже прибудет.

Я написала Тиган: «Скажи Малачи, чтобы он проверил свой телефон».

Затем я протиснулась через разбитое окно в задней части дома и спустилась в подвал, держа нож наготове. В затхлом воздухе пахло плесенью. Я подошла к двери в подвал и открыла её, предоставив себе быстрый путь к отступлению.

Лестница на второй этаж была шаткой, но проходимой, и мои ботинки не издали ни звука, пока я медленно поднималась наверх. Дверь на верхней ступеньке была распахнута настежь, и я, пригнувшись, высунула голову наружу, оглядывая тусклый коридор, освещённый лишь лучами света из нескольких окон, не заколоченных досками. Тишину нарушали только приглушённые всхлипывания парня, и я держалась поближе к стене, проходя мимо гостиной, битком набитой уродливыми диванами и рваными подушками, выставив напоказ их пушистые внутренности. Сброшенная одежда грудами лежала по краям комнаты. Кого-то вырвало прямо на ковёр, и вонь почти заглушила запах ладана и плесени.

Я замерла, услышав громкие шаги на лестнице, ведущей на второй этаж. Потолок надо мной заскрипел, а затем раздался тихий, улюлюкающий смех. Может быть, Мазикин поднялся наверх, чтобы присоединиться к своим братьям и сёстрам. К счастью для меня это означало, что мне не придётся искать способ убить его тихо, прежде чем я спасу мальчика. Через несколько мгновений смех затих, а скрип прекратился. Я продолжила своё медленное продвижение к передней части дома.

Я на цыпочках прошла по коридору, стараясь не касаться стен, с некоторых из которых капало то, что я была почти уверена, было различными телесными жидкостями, вязкими и мутными, высыхающими в рельефные шарики и тонкие мазки. В штукатурке был проделан ряд дыр, а в конце коридора лежал пучок каштановых кучерявых волос, скрепленных вместе чёрной коркой сморщенной плоти. Я проглотила своё отвращение и повернула за угол в гостиную.

Мой желудок сжался.

Там, освещённый светом, просачивающимся сквозь рваные ажурные занавески из незакрытого окна, стоял низкий, тяжёлый стол.

Стол окружали четыре горшка, полные пепельных дымящихся благовоний. К каждой из его ножек была привязана длинная верёвка. Обтрёпанные концы каждой верёвки были окрашены в красновато-коричневый цвет. Это был их алтарь, место, где они связывали своих жертв, чтобы совершить ритуал овладения телом.

— Боже мой, — пробормотала я.

— Кто ты? — прошептал кто-то.

Он был близко. Я моргнула, отваживаясь пройти мимо лестницы, ведущей на второй этаж. Держа нож наготове, я взглянула вверх, но не увидела ничего, кроме темноты на верхней ступеньке лестницы, и поэтому снова обратила своё внимание на гостиную. У окна, с привязанными руками к батарее, сидел на корточках мальчик, возможно, на год или около того моложе меня. Раздетый до замусоленной, старой футболки, он дрожал в холодном воздухе неотапливаемого дома. Его руки были покрыты следами когтей, отвратительными, сочащимися красными ранами. Его ярко-зелёные глаза, круглые от ужаса, выглядывали из-под спутанных тёмно-русых волос. Слёзы текли по его щекам, оставляя узкие дорожки на грязном лице.