Мария Токарева - Голод Рехи

Спекшиеся кровоточащие губы бередил песок, глаза под опухшими веками невыносимо саднило. Рехи не задавался вопросом, жив ли он, если еще больно — жив. Он не удивлялся чудесному спасению. Единственным осознанным чувством при пробуждении оказался гнев, скрутивший тугой узел за грудиной. Там зажегся костер, черное пламя которого наделяет способностью плеваться ядом. Задушенным шепотом были произнесены все вспомнившиеся ругательства, даже людские.

Стало легче. Рехи с трудом выпутался из шкур. Кулаки уперлись в песок, заставляя тело слегка дернуться вперед. Ноги сковывал образовавшийся во время урагана небольшой бархан. Бурю как будто наделили разумом, заставили преследовать одного эльфийского выродка. Да-да, выродок, никому не нужный, а теперь оставшийся один в целом мире, один на один с волей стихии. Но Рехи не сдавался и полз вперед, вытягивая связки под коленями, вывихивая лодыжки, фыркая и отплевываясь. Ничего, не впервой. Не впервой извиваться рассеченным червяком. Не впервой рвало желчью от давящего легкие кашля. От этого даже легче, меньше песка в горле, хотя нет, там словно поселилась колючка, выбивавшая злые слезы из иссушенных глаз. Нет, слезы нельзя: телу нужна влага. И так с рвотой ушли остатки пищи.

Да уж, удачно поохотились! Лучше бы остались там, в горах среди пещер. Лучше бы… Однако никому нет дела до непроизошедшего. Отряд вместе с деревней раскидало по пустоши. Рехи даже не задумывался, где он. Выбраться бы! Выпрямиться в полный рост, пересилить волю неутихающего ветра.

Главное — не поддаваться панике, не вспоминать ужас детства, потому что тогда Рехи был хлипким сопляком, а теперь дорос до воина, вожака стаи. Да, стаи, в которой числилась и Лойэ. Хотя вряд ли кто-то еще уцелел. Никто не выживал в умирающем мире. Старики не просто так голосили, что настают последние дни. Может, им лучше знать.

Рехи не привык опускать руки, но борьба с песком выжала его, скрутила в обессиленный жгут. Он вновь болезненно проваливался в подобие небытия, руки дрожали, пульсирующий живот соприкасался с песком, отчего движение замирало.

Разум покидал тело и вновь парил над пустошью невидимым ветром. Рехи в оцепенении отчетливо видел развороченные останки того, что недавно называлось деревней. Из песка торчали шатры, вернее, их фрагменты: кости сломанных опор, разорванные шкуры, черепки утвари. И в этой беспорядочной мешанине продолжали существовать эльфы: кто-то пытался двигаться, кто-то тихо стонал от боли. Знакомых лиц было не различить, помощи тоже ждать не приходилось.

Песок окропила холодная эльфийская кровь, смешалась с пеплом. Из открытых переломов рук-ног-шей желтоватыми фрагментами виднелись развороченные кости, с которых свисали куски мяса. И это ели каннибалы? Что ж, пиршество не состоится! Песок хоронил все — тела, образы, воспоминания, мысли. Так даже лучше. Лучше, что нигде не встретилось перебитого трупа Лойэ, она так и осталась где-то на грани сознания прекрасной, горячей и дикой. Так лучше, даже если самому предстояло скоро отправиться следом за девушкой.

Рехи никогда не задумывался о том, что его ждет после смерти. Он слишком хотел жить. Но не в тот момент. Сил совсем не осталось… Боль — единственный признак того, что он все еще жив. Но ведь умирают и через мучения. Кажется, ему не удалось обмануть судьбу, да никто и не обещал какой-то избранности. Одна из множества жертв… Сколько их было? Четыре руки? Пять рук? Десять раз по десять рук? Или еще больше? И он — всего лишь один палец на этих десятках рук, наверное, безымянный или мизинец. А для себя ведь каждый избранный…

Рехи тонул в песке, его засыпал пепел, отчего хотелось как следует проморгаться, да не получалось. Глаза ничего не видели, только в обычном красноватом оттиске расплывался нечеткий туман. Буря еще не улеглась, накрывала новыми порывами, снова хоронила заживо. Но тело дергалось и дергалось вперед, разгребало угрожающий гибельный саван.

Колотило крупным ознобом, почти судорогами, скрючивающими пальцы и ладони. Ничего, так даже удобнее рыть свой путь вперед — как лопатой. Лишь бы не провалиться в бессознательные галлюцинации, лишь бы не упустить драгоценное время, отведенное до страшного момента, когда песок возведет очередной курган. Нашелся же усердный строитель! Рехи даже ухмыльнулся, но поперхнулся воздухом, снова утыкаясь лбом в пепел.

«Давай! Ну, давай же! Скормить тебя ящерам! Копай, слабак!» — рычал на себя пленник пустыни. В безвыходных ситуациях всегда помогало, и к ящерам поддержку ближних с их ободряющими речами. Швырнуть себя вперед он сумел бы и сам, но в тот миг его охватило отчаяние: измученное тело не слушалось злых призывов рассудка.