Аня Сокол - На неведомых тропинках. По исчезающим следам

— Будем искать? — поинтересовалась змея.

— Незачем.

На улице солнце уже успело скрыться за деревьями, и их длинные тени причудливыми полосами легли на землю. Земля детей жила своей жизнью, где-то кричали дети, где-то истошно выл зверь, которого наверняка дергали за хвост. Я завертела головой, пытаясь сориентироваться.

— Ты знаешь, кто украл книги, — вопросительных интонаций в голосе Пашки не было.

— Неуверена.

— Не ври. Я слышу это знание в твоих словах, вижу в глазах, чувствую в запахе.

— Как позвать Милу? — вместо ответа спросила я.

— Поймать ученика помельче и ущипнуть. Или наоборот, постарше. Я бы с удовольствием послушала, как верещит тот рогатенький. Давай…

— Не надо, — сказала появившаяся за ее спиной хранительница. — Ограничьтесь простым призывом, на ваш я сегодня откликнусь с удовольствием.

— Охраняющий слышит всех взывающих на своей земле? — я посмотрела Миле в глаза. — Слышит, но откликается лишь избранным, так?

— Ты позвала меня, чтобы это проверить? — девушка осталась спокойной. — Я не могу быть везде, иначе буду метаться между порезанным пальцем и неудачно сделанным домашним заданием. Мы играем теми картами, что нам сданы, и не хранители тасуют колоду.

— Давайте вы поплачетесь о нелегкой женской доле попозже, — влезла Пашка, — как твои поиски среди малышни?

— Никак. Все здоровы и довольны жизнью. Один на грани, сам признался, что стал присматриваться к ложкам в столовой, надо предупредить наставников. Но и только.

— Ольга знает, кто вор.

— Неужели? — Мила подняла брови.

— Только предполагаю. Где логово Лидии? У вас есть убежище для стяжателей? Для тех, в ком проснулись инстинкты? Не в комнаты же они всякий хлам тащат.

— Есть, — хранительница минуту раздумывала, а потом, развернувшись, пошла по дорожке к юго-западной окраине острова. — Старые ходы норников. Раньше здесь целая колония обитала, пока на зелья не извели, а норы остались. Картэн как старейший ворий одобрил их использование. Когда у стяжателей начинается созревание, их на первую декаду помещают… — она дернула головой. — Впрочем, вам это неинтересно. Это Лидия? Уверена? Она из предвыпускного года и прекрасно контролирует инстинкты. К тому же стяжатели не воруют друг у друга, они лучше других знают, чем обернется такой поступок.

— Уверена. Почти.

Пашка фыркнула, а я пояснила:

— С нечистью никогда ни в чем нельзя быть уверенной до конца. Но это она. Поверь.

— Верю, — хранительница ускорила шаги.

— А я нет, — Пашка скользнула вперед, на ходу меняя человеческий облик на звериный. — Ты в это веришь. Она верит тебе. Сплошной клуб по интересам. Мне требуется что-то посущественней.

— У Лидии созревание.

— Нет, она уже выросла… — Мила замолчала, сделав круглые глаза, — Ах, это созревание.

— Очередной этап взросления, через который проходят все. И я, и ты, и даже ты, — я указала на растерявшуюся явидь. — Она влюблена. В первый, самый прекрасный и одновременно ужасный раз.

— Мартын, — догадалась Пашка.

— Да. Пропали вещи, которых касался парень. Вещи с его запахом: кеды, рубашка, карандаши, ручки, ноутбук. Я видела девочку в столовой, видела ее сжатые кулаки, слезы и сыпь на ладонях.

— Чертенок сказал, что Мартын смазал игрушку какой-то дрянью. Умный мальчик, — в голосе Пашки слышалась гордость.

Мы миновали ряды корпусов, на сей раз сложенных из красного кирпича, прошли полосу с редкими деревьями и густой изгородью из кустов, напоминающих шиповник и сирень, миновали запертую библиотеку. Я чувствовала приближение переходов, слышала дыхание безвременья, мы подошли вплотную к выходу с filii de terra. Но до того как стежки лягут под ноги и уведут с земли детей, мы должны пройти сквозь череду невысоких курганов, напоминавших основательно заросшие крапивой кротовьи горки. Только вот кроты размером с теленка в обычном мире не водятся. А в нашей тили — мили — тряндии — пожалуйста. Будь у нечисти красная книга, норников бы туда занесли, как исчезающий вид. Но пока звери занесены лишь в меню.

Солнце клонилось к закату, и в сгущающихся сумерках округлые лазы смотрелись черными ходами в бездну. Кроличьими норами. По коже поползли мурашки, пришедшее на ум сравнение заставило передернуть плечами.

— Людей всегда пугает тьма, почему? — спросила Пашка. — То, что происходит при свете, не лучше того, что скрывает ночь.

— Может быть, — Мила пожала плечами, — неизвестность, таящаяся во мраке, страшит больше, чем волк, поедающий девочку под полуденным солнцем, — Хранительница остановилась у третьего по счету кургана, — но монстры в этой темноте еще маленькие.