Дарья Кузнецова: Мастер оружейных дел

Вскоре я нашла верное слово, чтобы описать поведение и манеры мужчины. Внутренняя интеллигентность. Словосочетание звучало странно, особенно — в применении к серокожему горцу, но тем не менее подходило лучше всего.

А что окончательно примирило меня с присутствием рядом этого мужчины… как ни банально, но — интерес к моей работе. Опять, как и с Граем, только по другой причине и в совсем другом свете. Внимание Тагреная льстило как внимание сильного опытного мага. Здесь же… Я ясно видела, что поначалу Таллий спрашивал из вежливости, но потом действительно увлекся. Пытался вникнуть, пытался помогать и при этом удивительным образом не мешал.

Впрочем, нет, даже не в этом дело. Я понимала, что значит его интерес: он принял меня вместе с тем, что составляло смысл моей жизни, и проигнорировать этот факт не получалось. Таллий отошел от привычных стереотипов и обычаев своей родины, и я уже не могла ершиться в ответ на каждое его слово. Да, как я и боялась в самом начале, он меня приручал, и я это вполне сознавала. Но если поначалу в процессе присутствовали некоторая покровительственность, снисхождение, то теперь он стал… обоюдным?

Я уже отдавала себе отчет, что ищу повод огрызнуться просто по привычке, механически, потому что никогда раньше не пробовала вести себя иначе. И начала вполне осознанно с этими порывами бороться. Не из-за каких-то далеко идущих планов, а потому, что было неловко перед Таллием: он старался, менял себя, а я все эти усилия должна была проигнорировать?

Сближения с мужчиной я не избегала, но была благодарна ему за аккуратность и неспешность. Наверное, если бы он настойчиво пытался влезть в мое личное пространство, ничем хорошим это не закончилось бы, а так… Легкие, будто невзначай, прикосновения не пугали и не раздражали, а заставляли сердце стучать быстрее, воскрешали в памяти тот единственный долгий поцелуй и уже заставляли желать большего. Желать и видеть отражение этого желания в удивительно ярких оранжевых глазах, одновременно чуждых и невозможно близких: такой цвет приобретала летняя степь, оплавленная закатным солнцем.

Об отдаленном будущем я не думала очень старательно. Понимала, что мужчина составляет мне компанию не просто так, и планы его на мой счет вряд ли изменились по сравнению с самым началом знакомства, но гнала эти пугающие мысли прочь, получая удовольствие от настоящего. Даже позволила окрепнуть надежде, что из всего этого получится… что-то. Что-то правильное, хорошее. Ведь если меня тянет к нему даже вопреки всем страхам и проблемам, тянет так, как, наверное, должно тянуть к мужчине , а не другу, приятелю или просто интересному собеседнику, то это что-то значит!

Прошло два десятка дней с отъезда Тагреная, мы получили от него бодрое, немного сумбурное, наполненное кипучей энергией письмо из столицы с обещанием заглянуть ближе к зиме. За это время Таллий непостижимым образом превратился из подозрительного чужака в желанного гостя.

Лар порой оттачивал на северянине остроумие, но с переменным успехом и, что важно, к обоюдному удовольствию. Я не спрашивала об их взаимоотношениях, но «отрыжкой Белого» Таллия больше не звали.

Кана тоже притерпелась к экзотической внешности частого гостя и всячески коверкала его имя, пытаясь подобрать уменьшительно-ласкательную форму. Надо отдать ему должное, северянин принимал подобные развлечения стойко, никакого раздражения не выказывал и даже, кажется, не испытывал и покладисто отзывался на любые формы собственного имени. Когда я не выдержала и спросила напрямую, не делает ли домоправительница ничего обидного, он спокойно ответил, что у них вообще не принято сокращать имена, поскольку это изменяет их начальное значение, но об этой привычке таров он прекрасно знает, находит ее удобной и не имеет ничего против, особенно потому, что принято такое обращение в узком кругу. Его собственное имя, к слову, переводится как «ледяной мир» и является едва ли не самым распространенным на родине.

А я сама к этому моменту настолько привыкла к присутствию северянина, что ждала по утрам его прихода, скучала, и если вдруг он задерживался, могла думать только о нем. Из рук все валилось, а фантазия рисовала какие-то жуткие картины того, что могло случиться. Умом я понимала, что причина отсутствия северянина банальна, что-то вроде очередного визита в библиотеку, но ничего не могла поделать с собственным воображением. И каждый раз с трудом боролась с собой, чтобы удержаться от совсем бурных проявлений радости, когда он, наконец, приходил.