Василий Доконт: Ура, Хрустальная Корона!

Была снова лестница, длинный коридор, ещё одна лестница, ещё коридор и, наконец, дверь, за которой ждал король - дверь библиотеки.

Король Фирсофф любил библиотеку и с удовольствием уединялся в ней в свободное от государственных дел время, перебирая пахнущие пылью старые книги и свитки. Его большие руки со сплющенными тяжёлой работой пальцами (до избрания Короной он был каменщиком) бережно листали ветхие от времени страницы.

Острослов Паджеро в такие часы на вопрос о местопребывании короля, не задумываясь, отвечал:

- Шуршит бумагой. В библиотеке.

Капитану Паджеро прощалось многое, и он многое себе позволял - отец Паджеро, плотник Ерак, был другом Фирсоффа в его докоролевской жизни.

Когда Ерак оступился при ремонте крепостной стены и упал в незаполненный водой ров, Паджеро было всего пять лет. Мать Паджеро ненадолго пережила мужа: скоротечная чахотка свела её в могилу через три месяца после похорон Ерака.

Осиротевшего мальчика взяли к себе бездетные Фирсофф и Магда, и все средства небогатого каменщика тратились на содержание и воспитание ребёнка, позволяя тому посещать хорошую школу и фехтовальный зал. Романтическая натура и жажда подвигов толкнули молодого Паджеро на побережье, в заградительный отряд. Там он сделал хорошую для простолюдина карьеру - за доблесть, неоднократно проявленную в боях с морскими народами, получал чин за чином и был уже капитаном, когда Гонец, идущий по зелёному лучу Хрустальной Короны, постучал в дверь каменщика Фирсоффа.

Новый король Раттанара назначил своего воспитанника командиром дворцовой стражи (позволяли и чин, и послужной список). Он сделал его своим доверенным лицом во многих щекотливых делах, поскольку охрану короля Паджеро понимал очень широко: каждый уволенный со службы ветеран становился его глазами и ушами за стенами дворца, и капитан был в курсе как скрытой от глаз жизни Раттанара, так и большинства тайн Двенадцати королевств.

- Ваше Величество, прибыл вестник из Сарандара, - Паджеро вошёл в библиотеку через южную дверь, - Лошади в мыле, люди чуть живы. Где Вы его примете?

- Ведите сюда, капитан.

- Я так и подумал - министр Морон уже ведёт его в библиотеку.

- Почему Морон?! Это не входит в обязанности министра Двора.

- Вестник - не дворянин, Ваше Величество. Из-за этого нарушения этикета завтра все изнывающие от безделья бароны будут выискивать способ отыграться на сарандарцах, проживающих в Раттанаре. Если же такого вестника встречает лучший знаток этикета, да ещё и Ваш министр, они не посмеют и рта раскрыть.

- Вы предлагаете не обращать внимания на оскорбление, нанесенное Раттанару?

- Вестник - сержант Кагуас, один из лучших наездников Сарандара. Король Барум не стал бы посылать вестником человека, способного доехать до Раттанара за двенадцать дней, без крайней нужды. Министр Морон согласен со мной.

- За двенадцать дней?! Невероятно! - эти слова прозвучали ещё раз, уже из уст короля, - Летом самый быстрый вестник добирается за пятнадцать дней, а сейчас зима, выпал снег… Невероятно!

- Его охрану пришлось нести в казарму на руках, кое-кто не мог сам слезть с лошади. За быструю езду Кагуас заслуживал бы почёта, даже привези он обычное письмо, но я уверен, что это не так.

- Жаль, что вы не дворянин, Паджеро, я сделал бы советником вас, а не барона Яктука - очень уж нудный господин.

- При Дворе любой придворный - дворянин, Ваше Величество.

- Неплохой каламбур, капитан, неплохой. Морон, что же - ведёт вестника кружным путём?

- Нет, Ваше Величество, самым коротким.

- По вам не видно, Паджеро, чтобы вы бежали. Как же вы смогли их так опередить: всё узнать, посоветоваться с Мороном и быть здесь раньше их?

- Они идут медленно: Кагуас совершенно измучен и разбит дорогой.

- Вышлите им навстречу носилки.

- Зачем же отнимать у человека гордость за совершённый подвиг, Ваше Величество? Если его понесут, его доблесть станет позором. Носилки и маг-лекарь Баямо ждут за южными дверями библиотеки окончания Вашего с ним разговора.

- Не слишком ли жестоко по отношению к вестнику?

- Нет, Ваше Величество. Сейчас страдает его тело, а если мы вмешаемся - пострадает гордость. Тело можно вылечить, уязвлённую гордость - никогда. Кагуас хороший солдат, он выдержит.

- Какая всё-таки жалость, что я не могу сделать вас советником.

- У меня, Ваше Величество, к моим шестидесяти годам, совсем не осталось честолюбия. Я - начальник Вашей охраны, и всегда рядом с Вами. Я могу высказать своё мнение или дать совет, не раздражая при этом баронов назначением в советники простолюдина.