Генри Каттнер - Маска Цирцеи

Я кивнул.

— Да. Мои воспоминания фрагментированы. Я знаю, например, что я был посвящен Ллуру, но не помню никаких подробностей.

— Может быть, тебе сейчас лучше ничего и не помнить об этом, торжественно изрекла она. — Но ты прав. Тупой нож бесполезен. Слушай.

Недвижимая, как скала, возвышалась она, стоя над огнем передо мной. Голос ее стал еще глубже.

— Я послала тебя в мир, называемый Землей. Я открыла путь сюда твоему двойнику, Эдварду Бонду. Он помог нам, и Арле сразу его полюбила. Даже Ллорин, который доверяет немногим, доверял Эдварду Бонду.

— Кто такой Ллорин?

— Теперь — один из нас. Но так было не всегда. Много лет назад он жил в своем доме в лесу: он был охотником, и мало кто мог выследить добычу так, как Ллорин. У него была молодая жена. Она умерла. Однажды ночью Ллорин вернулся к себе и увидел смерть, и кровь, и волка с окровавленной пастью. Он боролся с волком, но не смог победить его. Ты видел щеку Ллорина. Все его тело тоже в шрамах, от когтей и зубов волка.

— Волка? — спросил я. — А не...

— Оборотня, — ответила Фрейдис. — Ликантропа, меняющего форму, Матолча. Когда-нибудь Ллорин убьет Матолча. Он живет только ради этого.

— Пусть забирает этого рыжего пса! — презрительно ответил я. — Если он захочет, я отдам ему Матолча, разрезанного на куски.

— Арле, Ллорин и Эдвард Бонд составили план действий, — продолжала Фрейдис. — Они поклялись, что это последний Шабаш, который празднуют в Темном Мире.

Эдвард Бонд показал им новое оружие, которое применяли земляне на Земле. Это оружие было изготовлено, и сейчас хранится в арсенале, в ожидании дальнейших действий. Ни одного Шабаша не было проведено с тех пор, как Медея и ее друзья отправились на Землю искать тебя. Им не на кого было нападать, разве что на Гаста Райми. Сейчас Медея и остальные члены Совета вернулись, и они готовы. Если ты их поведешь, Ганелон, я думаю, что Совет будет уничтожен.

— У Совета есть свое собственное оружие, — прошептал я. — Память моя подводит меня, но мне кажется, что Эдейри может... может...

Я покачал головой.

— Нет, не помню.

— Как может быть уничтожен Ллур? — спросила Фрейдис.

— Я... может быть, я и знал это когда-то. Но сейчас не знаю.

Я двигался вперед. Передо мной мелькали лица: свирепая усмешка Матолча, закрытая капюшоном голова Эдейри с ее взглядом, от которого становилось холодно, страстная красота Медеи, которую не мог забыть ни один человек, даже в ненависти... Они глядели на меня недоверчиво. Губы их двигались в безмолвном вопросе. С удивлением я понял, что вижу перед собой настоящие лица.

В волшебных заклинаниях Фрейдис я перемещался по какому-то внепространственному мосту, где может обитать только дух, и я встречался с мыслями вопрошающих членов Совета, встречался с ними глазами. Они узнали меня. Они настойчиво задавали мне вопрос, которого я не слышал.

Смерть была на уме Матолча, когда он повернул ко мне лицо. Вся его ненависть ко мне ярко горела в его желтых глазах. Губы его двигались — и я почти мог его слышать. Черты лица Медеи поплыли передо мной, заслоняя лицо оборотня. Ее красные губы задавали вопрос — все время один и тот же:

— Ганелон, где ты? Ганелон, любимый мой, где ты? Ты должен вернутся к нам! Ганелон?!

Безликая голова Эдейри возникла между Медеей и мной, и я отчетливо услышал ее холодный тихий голос, эхом повторяющий все ту же мысль:

— Ты должен вернуться к нам, Ганелон. Вернуться к нам и умереть!

Злость моя красной пеленой закрыла от меня эти лица.

Предатели, фальшивые убийцы, забывшие клятву, данную Совету! Как посмели они угрожать Ганелону, самому сильному из них всех? Как они осмелились и почему?

— Почему?

Мой мозг напряженно искал ответ. И затем я понял, что одного лица передо мной не было. Эти трое искали меня своими мыслями в астрале, но куда делся член Совета Гаст Райми?

Я намеренно попытался установить контакт с его мозгом, но у меня ничего не получилось. Потом я вспомнил. Я вспомнил Гаста Райми, чье лицо Эдвард Бонд никогда не видел. Старый, старый, старый, стоящий выше добра и зла, выше страха и ненависти, Гаст Райми, самый старый и мудрый из всего Совета. Если бы он пожелал, он мог ответить на мою ищущую мысль. Если же он не желал, ничто не могло заставить его сделать это... это не могло причинить вреда самому Старейшему, потому что он жил только силой своей воли.

Он мог покончить со своей жизнью в одно мгновение. И он был как свет свечи, отклоняющийся в сторону, когда пытаешься схватить его. Жизнь ничего для него не значила. Он не цеплялся за нее. Если бы я попытался схватить его, он выскользнул бы из моих пальцев, как огонь или вода. Он так же может быть мертвым, как и живым. И если он не захочет, он никогда не нарушит своего спокойствия ради мысли, которая должна будет превратить его в бесчувственное тело.