Татьяна Коростышевская: Сыскарь чародейского приказа

— Сыскарем в разбойный приказ.

— В жандармы? Врешь! Не бывать тому, чтоб бабу в разбойный приказ оформили!

Матрена развернулась ко мне всем телом, только юбки ее многослойные взметнулись, пыль разгоняя, руки в бока уперла и давай на меня наступать с видом самым что ни на есть угрожающим.

Перфектно! Теперь барышня в ажитации, а я у нее в плену. И что при такой оказии делать предписано? На помощь звать?

— Вот те крест! — Я широко перекрестилась. — Только не в жандармы, те конные, а я… по сыскному ведомству буду.

— Не верю! — Барышня остановилась, но не от моих слов, а оттого, что идти ей было уже некуда, дальше начиналась я.

— Три года назад наш августейший монарх для всей империи Берендийской указ издал, что женщины наравне с мужчинами на благо Отечества трудиться допускаются. И нет по тому указу разницы, кто служит — мужик али баба, а принимаются в расчет только усердие да таланты.

Ну, тут я, конечно, слегка преувеличивала. Указ тот судьбоносный все больше на бумаге и оставался. Потому что одно дело документ написать, а другое — весь уклад жизненный для всего государства перекраивать. Но по мелочи двигалось дело, да. Трудно было женщине, к примеру, в пожарные пойти или полком командовать. Но вот курсов самописных открылось за три года немало, да для телефонных барышень курсы специальные, и медичек готовили даже и при университетах, и… Впрочем, на этом все. Но я для себя решила — что не запрещено, то разрешено. Тут уж главное — прецедент создать. И подала прошение о зачислении на сыскные курсы в губернском Вольске, до коего от нашего Орюпинска не больше суток конной езды. А когда мне отказано было, не поленилась в Вольскую библиотеку заглянуть да копию того самого Берендиева (монарх у нас Берендий, четырнадцатый по счету) указа себе заказать. Так с указом наперевес в присутствие и вломилась, и не ушла, пока меня не приняли. Со мной на курсах только парни учились. Мне во всем приходилось лучше их быть, и не просто на капельку, а о-го-го насколько! И сдюжила-таки! Все экзамены выпускные на «отлично» выдержала. Единственная со всего потока. И единственная же распределение в Мокошь-град получила, в столицу нашего государства. Матушка от гордости ажно светилась вся, с соседками здороваться забывала, того и гляди — вознесется от переполняющей благодати.

— А у тебя какие таланты? — уже почти спокойно спросила Жозефина.

В коридоре уже вовсю покрикивал вагонный гнум:

— Дамы и господа! Остановка закончена! Занимайте свои места!

— У меня, — я пожала плечами, — разные, да все под сыскное дело подходят.

— Как так?

Я двинула подбородком в сторону двери:

— Может, в купе вернемся? Или так и будем до самого Мокошь-града в дамской комнате дискутировать?

Жозефина попятилась, открыла для меня дверь — то ли уважение выказывала, то ли опасалась, ровно чумную.

Мы вернулись на свои места. Я уставилась в окошко. За ним пробегали березки, и аккуратные крыши далеких домиков, и тучные стада коров и коз, и даже одно верблюжье — год назад августейшее величество указ о расширении поголовья и разнообразии оного издал. Хористки возбужденно шушукались, бросая в мою сторону тайные взгляды. Я вздохнула и повела головой, приглашая всех заинтересованных выйти со мной в коридор.

Мы вывалились из купе, сопровождаемые неодобрительными взглядами четы Скворцовых.

— Жоська сказывала, ты в сыскных делах мастерица? — полноватая барышня с золотистыми локонами, крашеными, зуб даю, сразу приступила к делу.

— Колдовать не буду, — строго ответила я. — И фокусы балаганные показывать тоже.

— Да я не о том.

— И нюхать, чтоб по следу кого найти.

Список того, что я делать не собиралась, был до неприличия длинным. Жители Орюпинска, в моих талантах осведомленные, часто пытались им применение найти.

— Да ты погодь. — Блондинка примирительно пихнула меня локтем. — Меня, кстати, Элеонора кличут.

Я кивнула. Богатое имя.

— А это — Клотильда.

Третья хористочка в разговор не вступала. Была она рыжей, правда, не такой яркой, как некие провинциальные суфражистки, кареглазой, и если бы не две товарки, блондинка да брюнетка, на чьем фоне она смотрелась именно за счет контраста, довольно неказистой.

— Деньги у нас пропали.

— Я не брала, — так сказала, на всякий случай, сразу потеряв долю уважения в глазах собеседницы.

— Да я не о том, — вздохнула Элеонора. — Трое нас было, вместе в столицу собирались, общак складывали — по грошику, по копеечке. А теперь нет его.