Р. Бэккер - Тьма прежних времен

Ахкеймион смерил его недовольным взглядом.

— Я тоже рад тебя видеть, мальчик.

Инрау нахмурился.

— Не называй меня «мальчиком»!

Ахкеймион ухмыльнулся.

— А как еще прикажешь любимому дядюшке обращаться к своему племяннику? — Он подмигнул Инрау. — А, мальчик?

Инрау с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы и опустился на стул.

— Рад тебя видеть… дядя Акка.

И он не лгал. Несмотря на болезненные обстоятельства, он действительно рад был его видеть. Он довольно долго жалел, что покинул своего наставника. Сумна и Тысяча Храмов оказались совсем не такими, как он их себе представлял — по крайней мере, до тех пор, как престол не занял Майтанет.

— Я скучал по тебе, — продолжал Инрау, — но Сумна…

— Нехорошее место для такого, как я. Знаю.

— Тогда зачем же ты приехал? Слухи ведь до тебя наверняка доходили.

— Я не просто приехал, Инрау…

Ахкеймион замялся, на лице его отразилась борьба.

— Меня прислали.

По спине у Инрау поползли мурашки.

— О нет, Ахкеймион! Пожалуйста, скажи…

— Нам нужно разузнать как можно больше о Майтанете, — продолжал Ахкеймион натянутым тоном. — И о его Священной войне. Сам понимаешь.

Ахкеймион опустил на стол свою чашу с вином. На миг он показался Инрау сломленным. Но внезапная жалость к этому человеку, который во многом заменил ему отца, исчезла от головокружительного чувства, словно земля уходит из-под ног.

— Но ты же обещал, Акка! Ты обещал!!!

В глазах адепта блеснули слезы. Мудрые слезы, но тем не менее полные сожаления.

— Мир завел привычку ломать хребет моим обещаниям, — промолвил Ахкеймион.

Хотя Ахкеймион надеялся явиться Инрау в образе наставника, который наконец признал в бывшем ученике равного себе, его не переставал терзать невысказанный вопрос: «Что я делаю?»

Пристально разглядывая молодого человека, он ощутил болезненный порыв нежности. Лицо юноши стало каким-то удивительно орлиным. Инрау брил бороду, по нансурской моде. Но голос остался все тот же и все та же привычка запинаться, путаясь в противоречивых мыслях. И глаза те же: широко раскрытые, горящие энергией и жизнерадостностью, блестяще-карие, при этом постоянно исполненные искреннего недоверия к себе. Ахкеймион думал, что для Инрау дар Немногих оказался большим проклятием, чем для прочих. По темпераменту он идеально подходил для того, чтобы стать жрецом Тысячи Храмов. Беззаветная искренность, страстный пыл веры — всего этого Завет его бы лишил.

— Тебе не понять, что такое Майтанет, — говорил Инрау. Молодой человек ежился, как будто ему был неприятен воздух этого кабачка. — Некоторые почти поклоняются ему, хотя он на такое гневается. Ему надлежит повиноваться, а не поклоняться. Потому он и взял это имя…

— Это имя?

Ахкеймиону как-то не приходило в голову, что имя «Майтанет» может что-то означать. Это само по себе встревожило. В самом деле, принято ведь, что шрайя берет себе новое имя! Как он мог упустить из виду такую простую вещь?

— Ну да, — ответил Инрау. — От «май’татана».

Это слово было незнакомо Ахкеймиону. Но он не успел спросить, что же оно значит: Инрау сам продолжил объяснять вызывающим тоном, как будто бывший ученик только теперь, сделавшись неподвластным наставнику, мог дать выход старым обидам.

— Ты, наверное, не знаешь, что это означает. «Май’татана» — это на тоти-эаннорейском, языке Бивня. Это значит «наставление».

«И чему же учит это наставление?»

— И ничто из этого тебя не тревожит? — поинтересовался Ахкеймион.

— Что именно должно меня тревожить?

— Тот факт, что Майтанету так легко достался престол. Что он сумел, всего за несколько недель, найти и обезвредить всех императорских шпионов при своем дворе.

— И это должно тревожить?! — воскликнул Инрау. — Мое сердце поет при мысли об этом! Ты себе не представляешь, в какое отчаяние я впал, когда впервые очутился в Сумне! Когда я впервые понял, насколько Тысяча Храмов прогнила и разложилась и что сам шрайя — не более чем один из псов императора. И тут явился Майтанет. Точно буря! Одна из тех долгожданных летних гроз, что очищают землю. Тревожит ли меня то, с какой легкостью он очистил Сумну? Акка, да меня это несказанно радует!

— А как насчет Священной войны? Она тоже радует твое сердце? Мысль о новой Войне магов?

Инрау заколебался, словно пораженный тем, как быстро увял его первоначальный порыв.

— Никто ведь еще не знает, против кого будет эта война, — пробормотал он.

Инрау, конечно, не любил Завета, но Ахкеймион знал, что мысль о его уничтожении ужасает юношу. «Все-таки часть его души по-прежнему с нами».