Р. Бэккер - Тьма прежних времен

Гешрунни грозно смотрел Ахкеймиону в глаза, выворачивая его руку ладонью наружу.

— Проверить мои подозрения проще простого, — негромко сказал он.

— Три! — прогремело среди крашеных кирпичей и обшарпанного красного дерева.

Ахкеймион поморщился — оттого, что Гешрунни сдавил ему руку, и оттого, что знал, как именно воин собирается проверять свои подозрения. «Нет, только не это!»

— Гешрунни, прошу тебя! Друг мой, ты просто пьян! Ну какая школа решится вызвать гнев Багряных Шпилей?

Гешрунни пожал плечами.

— Может, мисунсаи. Или Имперский Сайк. Кишаурим. Вас, проклятых, не счесть! Но если бы мне предложили биться об заклад, я поставил бы на Завет. Я бы сказал, что ты — адепт Завета.

Хитроумный раб! Давно ли он узнал?

Невозможные слова вертелись у Ахкеймиона на языке — слова, ослепляющие глаза и обжигающие плоть. «Он не оставил мне выбора!» Конечно, поднимется шум. Люди завопят, схватятся за мечи, но ему они ничего не сделают — только разбегутся с дороги. Айноны боятся магии сильнее, чем любой другой народ Трех Морей.

«Выбора нет!»

Но Гешрунни уже полез под свою вышитую куртку. Нащупал что-то у себя на груди и ухмыльнулся, точно скалящийся шакал.

«Поздно…»

— Сдается мне, — заметил Гешрунни с пугающей небрежностью, — тебе есть что сказать.

И вытянул из-под куртки хору. Подмигнул Ахкеймиону и с ужасающей легкостью порвал золотую цепочку, на которой она висела. Ахкеймион почуял хору с первой же их встречи — именно благодаря ее жуткому бормотанию он вычислил должность Гешрунни. А теперь Гешрунни воспользуется ею, чтобы вычислить его.

— Это что еще такое? — спросил Ахкеймион. По его руке пробежала дрожь животного ужаса.

— Сдается мне, ты это знаешь, Акка. Сдается мне, ты это знаешь куда лучше моего!

Хора… Адепты звали их Безделушками. Люди часто дают шутливые прозвища тому, чего втайне страшатся. Но другие люди, те, что вслед за Тысячей Храмов считали колдовство святотатством, называли их Слезами Господними. Однако Бог к их созданию никакого отношения не имел. Хоры были наследием Древнего Севера, настолько ценным, что приобрести их можно лишь путем династического брака, убийства, либо же получить в дань от целого народа. И хоры стоили того: они делали своего владельца неуязвимым для колдовства и убивали любого колдуна, имевшего несчастье их коснуться.

Гешрунни, не отпуская руку Ахкеймиона, поднял хору, держа ее двумя пальцами. На вид ничего особенного в ней не было: железный шарик величиной с маслину, покрытый наклонной вязью нелюдских письмен. Ахкеймион почувствовал, как у него засосало под ложечкой: будто в руках у Гешрунни была не вещь, а отверстие, ничто, крохотная дыра в ткани мира. Стук сердца гулом отдавался в ушах. Он подумал о своем ноже, спрятанном под туникой.

— Четыре!

Хриплый хохот.

Ахкеймион попытался отнять руку. Тщетно.

— Гешрунни…

— У каждого командира джаврегов есть такая вещица, — сказал Гешрунни тоном одновременно задумчивым и гордым. — Хотя это ты и так знаешь.

«Он дурачил меня все это время! Как я мог так ошибиться?!»

— Твои хозяева добры… — выдавил Ахкеймион. Он стыл от ужаса, повисшего в нескольких дюймах над его ладонью.

— Добры? — презрительно бросил Гешрунни. — Багряные Шпили — не добры. Они беспощадны. Они жестоки к тем, кто им противостоит.

Ахкеймион впервые заметил муку, терзавшую этого человека, тоску в его горящих глазах.

«В чем дело?»

И он решился спросить:

— А к тем, кто им служит?

— Для них нет разницы.

«Они ничего не знают! Только сам Гешрунни…»

— Пять! — прогремело под низким потолком.

Ахкеймион облизнул губы.

— Чего ты хочешь, Гешрунни?

Воин-раб посмотрел на трепещущую ладонь Ахкеймиона и опустил Безделушку пониже, точно дитя, которому хочется узнать, что произойдет. От одного вида этой вещи у Ахкеймиона закружилась голова, и во рту появился мерзкий привкус желчи. Хора. Слеза, снятая с божьей щеки. Смерть. Смерть всем святотатцам.

— Чего ты хочешь? — прохрипел Ахкеймион.

— Того же, чего и все, Акка. Истины.

Все, что Ахкеймион видел, все испытания, что он пережил, лежали теперь в узком промежутке между его лоснящейся от пота ладонью и маслянисто блестящим железом. Безделушка. Смерть, ждущая в мозолистых пальцах раба… Но Ахкеймион был адепт, а для адепта истина превыше всего, даже самой жизни. Они ревниво хранили ее, они сражались за обладание ею во всех мрачных пещерах Трех Морей. Лучше умереть, чем выдать истину Завета Багряным Шпилям!