Питер Бигл - Неведомые поля (сборник)

– Я читала ваши письма к Бену, — сказала Зия. — Каждый раз, когда вы, проснувшись, осознаете, куда вас занесло, вы отыскиваете какую-нибудь несусветную работу, заводите несколько колоритных знакомств, играете на лютне, а иногда — на одно письмо — появляется женщина. Потом вы просыпаетесь где-то в еще и все начинается заново. Вам по нраву такая жизнь?

Со временем он почти уверил себя, что именно в этот момент их разговора земля вдруг плавно ушла у него из-под ног, как будто на лестнице не оказалось ступеньки или в панели плиты, и он, утратив равновесие, начал, кренясь, заваливаться, словно человек, внезапно вырванный из сна, в котором он падал куда-то. Но в само то мгновение он лишь поувствовал, как краснеет, произнося пылкую пошлость:

– Я делаю то, что делаю. И меня это устраивает.

– Да? Это печально.

Она поднялась, чтобы перенести тарелки в мойку. Она все еще безмолвно смеялась.

– Мне кажется, вы позволяете себе откусывать лишь верхнюю корочку ваших переживаний, — сказала она, — довольствуетесь тенью. А самого лучшего не трогаете.

Фаррелл взял лютню, дышавшую, как медленно просыпающееся существо.

– Вот оно — лучшее, — сказал он, начиная играть павану Нарваэса, которой страшно гордился, потому что сам переложил ее для лютни. Просвечивающие аккорды, трепеща, соскальзывали с его пальцев. Пока он играл, вошел Бен, и они кивнули друг другу, но Фаррелл продолжал играть, пока павана не оборвалась на нежном и ломком арпеджо. Тогда он отложил лютню и встал, чтобы обняться с Беном.

– Испанское барокко, — сказал он. — В последний год, примерно, я его много играл.

Бен взял Фаррелла за плечи и потряс — медленно, но с силой.

– А ты изменился, — сказал Фаррелл.

– Зато ты ничуть, только глаза, — ответил Бен.

Зия наблюдала за ними, зарыв руку в мех Брисеиды.

– Занятно, — медленно произнес Фаррелл, — а вот твои глаза нисколько не изменились.

Он продолжал разглядывать Бена, опасливо, зачарованно и с тревогой. Бен Кэссой, с которым он дожидался автобуса на утреннем нью-йоркском снегу, удивительно походил на дельфина, а в едких водах школьного бассейна он и двигался, как дельфин, легко и игриво. На суше же он, высокий, сутулый и близорукий, то и дело о что-нибудь спотыкался. Но теперь он двигался с энергичной сдержанностью Зии, и лоснистая кожа его обветрилась до суровой прозрачности парусины, а круглое, моргающее лицо — с дельфиньим лбом, по-дельфиньи клювастое, по-дельфиньи лишенное теней — погрубело, замкнулось и накопило столько темноты, что хватило бы и на замок крестоносца. После семи лет разлуки Фаррелл, разумеется, готов был увидеть и ставшую чище кожу, и первую седину, но мимо этого человека он прошел бы на улице, и лишь отойдя на квартал, обернулся бы неверяще и изумленно. Тут Бен по старой библиотечной привычке сунул в рот костяшку левого мизинца, и Фаррелл машинально произнес:

– Не делай этого. Мать же тебе не велела.

– Если тебе можно щелкать в классе пальцами, да к тому же пальцами ног, так и я могу грызть мизинец, — ответил Бен.

Зия, подойдя, молча встала с ним рядом, и Бен обнял ее за плечи.

– Это мой друг Джо, — сказал он ей. — Он стаскивает под столом башмаки и черт знает что вытворяет своими ступнями.

Затем он глянул на Фаррелла и поцеловал ее, и она прижалась к нему.

Немного погодя, она ушла переодеваться, а Фаррелл начал рассказывать Бену про Пирса-Харлоу и открытый зеленый автомобиль, но рассказ получился сбивчивым, поскольку Фаррелл толком не спал уже тридцать шесть часов, и теперь все они на него навалились. Поднимаясь по лестнице на пути в свободную спальню, он вспомнил о двух недавно разученных пьесах Луиса Милана, которые ему хотелось сыграть Бену, но Бен сказал, что ониподождут.

– У меня в девять занятия и после еще работа на кафедре. Поспи до моего возвращения, а потом сможешь играть для нас хоть целую ночь.

– А что у тебя там в девять? — Фаррелл, не раздеваясь, свернулся под стеганым одеялом и с закрытыми глазами вслушивался в голос Бена.

– Все то же мое универсальное пугало. Это введение в «Эдды», но я добавил туда щепотку древнескандинавской этимологии, чуточку скандинавского фольклора, немного истории, родственные литературные источники и параллели к Писанию. Классический комикс по мотивам Снорри Стурлусона.

Голос не изменился — слишком медлительный для Нью-Йорка, мягкий голос, временами вдруг словно проваливающийся в резкую хрипотцу, делающую его странно похожим на голоса, порой влезающие в междугородние разговоры. Когда слышишь, как кто-то переговаривается с Вайомингом или Миннесотой. Фаррелл уже заснул — и тут же проснулся, потому что Брисеида облизала ему лицо. Бен обернулся, чтобы позвать собаку, и последние его слова пронеслись мимо сознания Фаррелла, едва коснувшись его.