Эми Батлер Гринфилд - Певчая - Ярость

Мы резко вздрогнули, а потом рухнули на камень, где стояла моя мама. Щупальца Одо обмякли, клетка упала и разбилась. Мои ладони задели камень, из царапин выступила кровь. Но это были пустяки, по сравнению со страданиями Одо. Длинные щупальца лежали вокруг меня, обгоревшие и неподвижные.

Одо сказал, что знает путь, но выглядел печальным. Поэтому?

Я позвала его, большой глаз приоткрылся.

— Иди, — прошептал Одо. — Иди к своей маме.

Глаз закатился и закрылся, свет угас.

Одо ушел.

Я посмотрела на маму, ее лицо казалось нечеловеческим, она призывала песней разрушение. На миг я почти возненавидела ее. Сколько еще смертей на ее счету, включая Одо?

Но чары защиты были не ее идеей, как и не она выбрала петь. Она была пешкой Прессины. Такой стану я, если Прессина схватит меня.

Моя мама так устала. Я видела впадины под ее глазами, хоть я была у подножия камня. Она словно старела, пока я смотрела, ее кожа тускнела, натягивалась, словно сжималась. Под ней было видно ее кости.

Она увядала.

Могла ли она узнать меня? Могла ли я вернуть ее в себя?

Я полезла по камню.

— Мама! — Одо сказал, что голоса хватит, как только я буду внутри защиты. — Мама, это Люси.

Ничего. Я коснулась ее ног, потом руки. Ее пальцы оставались неподвижными и холодными, как камень. Я словно трогала статую.

Одо говорил о крови. Так она могла узнать меня.

Я провела ладонями по камню, открывая царапины. Алые капли проступили на коже. Я коснулась ладони, прижала окровавленную ладонь к ее лицу, к губам.

Она не узнавала меня. Ничто не останавливало песню. Даже когда моя рука была на ее губах, пение лилось из него. Она не двигалась, не реагировала.

— Мама? — попыталась я снова. — Вивиан?

Я стояла перед ней, на одном уровне, чего не было, когда я была ребенком. Но она не видела меня.

Краем глаза я заметила дрожь нескольких серебряных рыбок. Знак? Приближалась Прессина? Сколько у меня времени?

Жаль, что я не могла колдовать здесь! Но нет, Одо говорил, что магия здесь не поможет. Что-то человеческое. Но что?

Не голос, не прикосновение, не кровь. Я не могла придумать ничего другого.

Я сжала руку мамы.

— Мама, послушай. Ты должна вернуться.

Но она не слушала, не могла. А Прессина приближалась. Меня вот-вот поймают, и тогда Одо умер зря…

Окровавленной ладонью я протерла слезящиеся глаза. Чем помогут слезы? Мне нужно было как-то разрушить чары, чем-то человеческим, тем, что может пробить стены, что Прессина выстроила вокруг моей мамы. Но я не могла ничего придумать. Разум опустел. И…

Слезы.

Я коснулась ладонью своих мокрых ресниц и обхватила ее ладонь.

— Мама, ты слышишь меня? Это Люси.

Невероятно, но ее пальцы дрогнули, а потом обхватили мои. Пение оборвалось.

— Люси?

Я подняла голову и увидела встревоженные глаза мамы.

— Это правда ты? — хриплый голос говорил с мягкой интонацией, которую я помнила. — Это не уловка?

Когда я заговорила, мой голос тоже был хриплым.

— Это я, мама, обещаю. В этот раз по-настоящему.

Она обняла меня, и мы смеялись и плакали. Десять лет разлуки, но я нашла ее. Я дрожала от горя и радости.

Я думала, она спросит про Прессину, но она этого не сделала. Она гладила меня по волосам, прижимала к себе, а заговорила потом о совсем другом.

— Ты такая высокая, — удивилась она. — Ты выросла. Я так и думала, но…

Она тряхнула головой и отпрянула. Я напряглась. Она сомневалась, что я — ее дочь?

Но она, казалось, просто хотела меня рассмотреть.

— У тебя волосы отца, — сказала она с радостью. — И голову он так склонял, — она снова обняла меня. — О, если бы он только смог дожить и тебя увидеть! Он бы так тебя любил.

Я осторожно сказала:

— Он… знал обо мне?

— О, да. Он был так рад, когда узнал, что будет отцом. Мы были так рады…

Узел во мне развязался. После всей лжи и сплетен я узнала правду. Папа любил ее до конца. Он любил нас.

Но мама уже продолжала:

— Тенегримы, Скаргрейв… они не навредили тебе? Я так боялась.

О, она так много не знала!

— Их нет. Я уничтожила их.

— Да? О, Люси, это чудесно, — в ее голосе была радость и нотка материнской гордости. Но она продолжила, и я услышала сожаление и боль. — Я должна была сделать это. Потому я оставила тебя на острове, чтобы уберечь, пока я боролась. Но они схватили меня. Ты ведь знаешь?

— Да.

— И Дикая магия спасла меня и принесла сюда. С тех пор я была здесь.

Ее голос дрожал, как и руки. Мое сердце наполнилось тревогой и страхом. В порыве радости я не увидела правды, но теперь она была ясна. Я нашла не сильную маму, которую помнила, которая защитила меня. Когда она коснулась моего лица, ее пальцы были хрупкими и легкими, как сухие листья. Ее руки были тонкими и дрожащими. Она была очень слабой.