Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

– А хлеб?

– Нельзя бросать хлеб, – вполне серьезно подтвердил Славка.

Мой эскадрон поверил в новую магию куда сильнее, чем верила я сама. Конечно, и тесто светилось, и коврига, когда мы доставали ее из печи, чтобы смазать корочку водой, излучала радужный ореол, но если бы они так взмокли над аброй, как я, они бы тоже усомнились. Одно дело – когда тебе магию преподносят как бы готовенькой на блюдечке. Остается только верить и радоваться. Другое – когда сам ее в поту лепишь. И в каждом своем движении сомневаешься…

– Они всего-навсего хотят помешать нам попасть в ночь равноденствия к кромлеху, – я нашла самый успокоительный вариант событий. Но вряд ли бы к утру Авы разобрали свои коряжные баррикады. И морить нас тут голодом они тоже не собирались.

Что же эти вредные старухи затеяли?

– Хлеб! Хлеб! – грянуло за окном.

– А шиш вам! – негромко сказала я, когда они устали вопить и притихли. – Дулю. Фигу. Нужен вам хлеб – пеките себе сами.

– Испечем!

Сквозь щели в ставнях полыхнуло пламя!

– Они подожгли коряги! – сообразил Славка.

– Коряги сырые, они так гореть не станут! – Гунар вскочил и, ухватившись за скамью, хотел было выбить ставню, но Славка повис у него на плечах.

– Ну, значит, они принесли из лесу хворост. Он сухой… – обреченно объяснила я. – Эскадрон, кончай возню! Нужно звать Ингуса!

И мы, как дети малые, завопили хором в такт, который Славка отмахивал шершавым набитым кулаком:

– Ин-гус! Ин-гус!

– Не поможет вам Кехн-Тоол! Он далеко умчался! – перекричала нас Тоол-Ава. – Гори, пляши, мой огонек!

Дым просачивался в комнату. И стало нам-таки жарко.

– Эскадрон, уходим! – приказала я. – Будем живы – другой хлеб испечем!

И потащила за собой Таро.

В сенях стояла лестница на чердак. Мы еще могли выбраться на крышу и соскочить вниз. И признаюсь честно – я первой оказалась на ступеньках, я даже коснулась рукой люка, но тут Славка, придерживавший лестницу, основательно выматерился.

– Гунар! Мать твою так и перетак! Ты чего там застрял?

– Шекспира на тебя нет! – прикрикнула я сверху. – Эй, Гунар! А ну, сюда живо!

Но Гунар не отозвался.

– Самоубийца траханный!

На самом-то деле я сгоряча выразилась еще покруче Славки. Может, и правы злобные бабули с плакатиками, утверждая, что русский мат способен погубить латышскую культуру? Вообще-то он на многое способен…

Мы вернулись и сдернули фотокора со скамьи, на которой он сидел головой в коленки.

Тут что-то грохнуло и по крыше.

– Ну, кранты! – Славка достал из кобуры свой служебный пистолет. – Тут восемь патронов. Четыре – им. Если не удастся выбраться, остальное – нам.

– Ты прав. Не гореть же. Славка!

– Ну?

– Прости меня…

Мы стояли и ждали неведомо чего. Таро путался между ног и тыкался в коленки.

– Ну? – спросил Славка. – Пора?.. Гунар!

Гунар молча подошел и обнял нас обоих. Три головы оказались так близко, что для всех нас хватило бы теперь, пожалуй, и одной пули.

Вдруг Таро залаял.

Он подскакивал и вовсю заливался, он рвался с поводка – но не вперед, а прямо вверх.

– Погоди! – я схватила руку с пистолетом. – Ставь на предохранитель! Сейчас что-то будет!

И тут вдали возник гул. Он рос, ширился и снижался. В считаные мгновения он перерос в оглушительный рев. И рев этот, пронесясь над пылающим хутором, опять потек ввысь.

– Тьфу! Чуть не плюхнулся! – сердито прогрохотало над облаками.

– Перелетное озеро! – воскликнула я.

– Дед слишком высоко взял! Погоди, сейчас он зайдет еще раз! – завопил Славка. – Эй, дед! Ты на вираже, на повороте, понял?!.

Как бы в ответ гул послышался снова.

Озеро, широко раскинувшись под ночным небом, шло к нам на помощь!

Оно стремительно снижалось, оно уже касалось вершин берез, и, заложив крутой вираж, накренилось так, чтобы проскользнув тяжелым краем по самой траве, ударить изо всей силы и снести к чертям не только кучи хвороста, не только лесные коряги, но и полстены старого хутора. А потом взмыло ввысь!

Затрещало, загремело, сырой ветер с брызгами, ворвавшись, опрокинул скамью и стол, погасил свечи.

Мы стояли в проломе, мокрые, как мыши, и хохотали.

Дорога была свободна!

– Бегите с хлебом к кромлеху! – велел сверху дед и снова пошел снижаться.

– А он испекся? – спросил Славка.

– Гунар! Он испекся? Ты же у нас главный пекарь! Ну, подноси к носу!

– Да ну тебя! – Гунар откинул заслонку и выволок из устья пышную, меченую крестом ковригу. В темной комнате с развороченной стеной сразу посветлело.