Эдуард Веркин: Кошки ходят поперек

Комиссию я не прошел.

Я глядел на заключение, исчерканное красной ручкой, и почему-то думал, что дальше у меня в жизни тоже все будет так же.

Неудачно. С красными крестиками и восклицательными знаками.

Старый был удивлен, старый никогда и не думал, что у меня может быть слабое здоровье. Он долго молчал, затем взял записную книжку и долго ее изучал. В результате этого изучения я был все-таки зачислен в колледж при престижной авиационно-технологической академии. Обучаться на авиационного инженера, правда. На инженера у меня здоровья хватило.

Следующим летом я снова уехал в Новую Зеландию, но в этот раз уже не отдыхать, а работать – старый устроил меня на фруктовую фирму. Зарплата была хорошая, работа простая – перебирай себе киви и укладывай их в ящики. Наелся на всю жизнь. А вечером можно было идти к морю, смотреть, как сине-молочная вода рек смешивается с черной водой океана.

Перед началом учебы в колледже я на неделю вернулся домой. Дома все изменилось. Нет, дом не перестроили, он не провалился в тектонический разлом, все было в порядке. Другое. Я два дня тупо валялся на койке и смотрел в потолок, потом решил прокатиться на мопеде.

Мопед оказался неожиданно мал, коленки задирались чуть ли не до руля, но все равно было приятно. Я объехал почти весь город, за трамвайной линией прямо в поле паслась серая лошадь. Эту лошадь я узнал.

Я подъехал поближе и обнаружил, что лошадь и в самом деле та самая Карюха, с помощью которой я чуть не сломал себе шею. Карюха паслась не одна, недалеко от лошади на раскладной скамеечке сидела девушка с книжкой. Девушка обернулась, и я обнаружил, что это Вера Халиулина. Верка очень мало изменилась, разве что похудела, а так была все такая же остроносенькая и с косичками. Я почему-то очень обрадовался ей. Вера меня тоже сразу узнала, мы посидели и немножко поговорили. Вера рассказала про то, как все тут устроилось и образовалось.

Гобзиковская мать долго искала Гобзикова. Предполагали, что он сбежал из дома, а куда сбежал – неизвестно. Тысячи таких героев по стране бродят. Так в милиции матери Гобзикова и сказали. Внесли в базу данных, объявили розыск. Но не нашли.

Лару тоже искали. Панченко обегала всех, кого только можно было обегать, трясла губернатора даже. Они даже до какого-то эфэсбэшного начальства дошли. Лару и по телику показывали, типа, «разыскивается человек», и в газетах фотку печатали, и даже на пакетах с молоком.

Совсем как в Америке, сказала Верка.

Только никакого толка от всего этого не было. Не нашли ни ее, ни Гобзикова. Они пропали.

Много разных версий выдвигалось. В основном скучные, такие версии всегда выдвигаются, когда кто-нибудь пропадает.

Маньяки, бандиты, проблемы с родителями.

Верка Халиулина засмеялась и сказала, что некоторые на полном серьезе считали, что Гобзикова и Лару похитили инопланетяне. Будто на севере, в районе Клопова, туда, куда Гобзиков и Лара вроде бы собирались бежать, видели мальчика и девочку, а еще видели, как над полями висела летающая тарелка.

Мать Гобзикова еще какое-то время жила в городе, потом ее перевели на другой завод, и она уехала, больше о ней никто ничего не слышал.

Я подумал, почему меня никто не допрашивал, даже не интересовался ничем, а потом вспомнил путешествие в Новую Зеландию и понял, что старый поберег меня тогда от расспросов, следственных действий и другой малоприятной канители.

А вообще Вера сказала, что обо всей этой истории почему-то было запрещено говорить, в Лицее никто никогда не вспоминал ни Лару, ни Гобзикова, ни меня. А если кто вспоминал, того Зучиха вызывала на ковер.

Для превентивной беседы.

Сама Зучиха за эти два года стала-таки директором. Съездила на стажировку в Англию, получила доктора наук. Кабинет директора был достроен, и Зучиха переехала в него. Теперь Зучиха носила очки в платиновой оправе, завела часы приема, а ноутбук за попсовой ненадобностью отдала секретарю.

Вера захихикала.

Автол до сих пор работал физкультурником. Он изменился, начал пить и то ли от этого, то ли от общей тоски перестал драться.

Носов в том же году уехал в Санкт-Петербург учиться на модельера и, по слухам, стажировался теперь в одном из ведущих модельных домов. Сама Вера однажды видела его по телевизору, Шнобель участвовал в программе, посвященной проблемам моды в России, и жаловался на трудности, с которыми сталкиваются молодые дизайнеры одежды. Волосы у Шнобеля были перекрашены в синий цвет, в ухе красовалась причудливая серьга, а перстней на пальцах Вера насчитала три штуки.