Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

— Ну-и-как? — спросила Яна. — С-танисты? У-г-дала?

— Фиг-с-два! — Громыко тяжело вздохнул, — стал бы я вас пугать этой историей, кабы ларчик так просто открывался…

Пока мы кололи этих убогих да скаженных, прошла почти неделя. Тут мне опять Ванька Кокин звонит. Так и так, грит, следственная бригада создана межведомственная, с фээсбэшниками. Я, грит, в составе. Хошь, грит, и тебя включим, экспертом.

Ну я ему отвечаю: мол, спасибо, Ваня, пока не надо, но в честь чего буча-то? Раменский что, племянником Чубайса оказался? Почему бригада? Почему ФСБ? А он в ответ: Коля, тут серия. Наш Раменский — девятый покойник за два года. Всех валили по-разному, но всем на лбу эту буквицу резали. И еще — все терпилы по северу Подмосковья раскиданы.

Вот такие, в общем и целом, дела.

— З-н-чит, все-т-ки с-танисты? Ш-йка? Пр-блудные? Д-икие? Да? — У Яны в глазах зажегся профессиональный ментовский огонек.

— Может быть, может быть… Но даже в этом случае я бы вас не грузил, — Громыко снова разлил коньяк, но пить не стал. Покрутив в руках стакан, он решительно отставил его в сторону:

— Попросил я у Вани данные на убиенных и начал рыть. Все они очень разными людьми оказались, ну просто совсем разными! Тут тебе и бизнесвумен, и бухгалтерша, и дизайнер, и моряк дальнего плавания. Даже уголовник один затесался, рецидивист! Жили эти люди в разных городах страны нашей необъятной, друг с другом вроде не общались, однако всех их судьба в различное время привела в Москву, а затем — в Подмосковье, где они и закончили, так сказать, свой земной путь.

Троих перед смертью пытали, как Раменского, остальных просто убили.

— Совпадение? — высказал предположение граф, — или все же у этих несчастных господ и дам было что-то общее, объединяющее?

— А-ул-ики? У-лики-то есть? — вклинилась Яна.

— Слушайте дальше, — Громыко снова раскрыл папку, пошелестел бумагами. — Значит, по уликам: кроме буквы «г» на лбу и предположительно схожих орудий преступления — заточки, ножей каких-то чудных самодельных, тесака острющего, особо ничего и нет. Ну так, мелочи — там нечеткий след ноги, тут размазанный палец, в картотеке не значащийся… Глухо, короче. По заключению экспертов, убийц от трех до пяти человек. Необычайной физической силы люди и скрытные очень. Самое главное — ни одного свидетеля нет! Во всех девяти случаях никто ничего не видел, хотя одно убийство произошло вообще на оптовке в Талдоме, в туалете рыночного кафе! И официантки, и посетители видели потерпевшего, моряка того самого, дальнего плавания. И даже как он в туалет зашел, видели. А спустя минут десять его там и нашли — кишки наружу, дырка в сердце. И буква «г» на лобешнике.

— Ну не призраки же это все сделали! Чертовщина какая-то! — не выдержал Илья.

— Именно что чертовщина, Илюха! — Громыко скривился. — Теперь внимательно слушайте, к главному подхожу.

У всех потерпевших в биографии есть только два маленьких, ничтожных объединяющих эпизодика. В одна тысяча девятьсот восемьдесят замшелом году все они, все девять, работали в некоем пионерском лагере. На разных должностях, в разные смены, но работали! Это — раз!

И у всех у них за какое-то время до того, как они оказались в Подмосковье, в жизни начали случаться неприятности. Да чего там — неприятности, бляха-муха, жизнь начала рушиться! Конкретно, такая непруха навалилась — только держись! Это — два!

Громыко шумно выдохнул и опрокинул стакан. Пока он закусывал пряником, за столом царила напряженная тишина.

— М-да… — протянул наконец граф и покачал головой. — Дело и впрямь попахивает вмешательством потусторонних сил. А карта с отметками мест убийств у вас есть, Николай Кузьмич?

Громыко молча вытащил из папки и протянул Торлецкому пятнистый кусок карты Московской области, покрытый красными кружками и стрелками. Граф, Яна и Митя склонились над ним, разглядывая зловещий многоугольник.

— Лагерь… Пионерский лагерь… — задумчиво пробормотал Илья, что-то припоминая.

— Илюха, ты чего? — не понял отставной майор. — Да не ломай ты голову, мы весь этот лагерь проверили на сто рядов. Был, был там какой-то инцидент, дети в тайге пропали, с концами. Первое, что на ум приходит, — месть родителей. Но они, родители эти несчастные, тут ни сном ни духом! Во-первых, многих уже и в живых-то нет, кто спился, кто руки на себя наложил, кто в аварию попал, а во-вторых, у всех ныне живых алиби стопроцентное — не было их в Подмосковье в последние годы. Сто пудов — не было…