Кир Булычев - Ваня+Даша=Любовь

– На девушек смотрел… Эстет!

Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил – лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть – как получится.

Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.

– Голубчик, – сказал он. – Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?

– Любой человек живет точно так же, – сказал я, словно говорил не я, а кто-то втрое умней. – Начнется землетрясение…

– Не люблю философов, – сказал Григорий Сергеевич.

– Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?

– Излишняя информация.

Он закурил. Он курил через длинный металлический мундштук – в этом мундштуке было нечто старомодное и неестественное, словно лорнет.

– Ты лишил ее невинности на койке в пустой палате? – спросил он.

– Я никого ничего не лишал.

– Жаль, – сказал доктор. – Значит, тебя плохо учили.

– А кто тот человек в палате?

– Палата пустая.

Мы говорили о разных палатах.

– Это не маршал Параскудейкин.

– Я его не знаю в лицо. Мой доктор врал. Почему?

– Но спутать невозможно!

– Генерала сразу же увезли в центральный госпиталь Министерства обороны.

У его сигарет был особенный дурманящий запах. Григорий Сергеевич не курил вне своего кабинета.

– Надо будет взять тебя ко мне на дачу. Ты ведь никогда не ходил по грибы?

Я пропустил его слова мимо ушей.

– Позвольте мне видеться с Дашей, – попросил я.

– Сомневаюсь, что это разумно.

– Даже если мне суждено пожертвовать собой…

– Не преувеличивай своей роли. – Григорий Сергеевич пустил душистый дым мне в лицо, даже голова закружилась. – Ты ведь орудие справедливости.

– Но пока я жив, я могу любить, – взмолился я.

– Ты хочешь слишком многого. Ведь и ей никто не позволит играть с тобой в любовь.

– Я не согласен, – сказал я.

Я сдерживался, потому что не смел объявить доктору войну. И не был уверен, что меня поддержат братья, Вернее всего – нет.

– Я прошу вас, подумайте еще. – Голос мой был приниженным и даже умоляющим. Поверит ли он мне?

– Иди, – сказал Григорий Сергеевич, – еще не вечер. Был глубокий вечер.

Пора спать.

Барбосы находились в спальне, они уже легли.

– Ты где был? – спросил Рыжий. – Ты ее нашел? Я разделся, не зажигая света.

– Вы ему верите? – спросил я.

– А кому верить? – спросил Черный Барбос.

– Я не могу себе простить, что не поверил Алексею, – сказал я.

– Все знают, что ты на него настучал, – сказал Рыжий Барбос. – И они послали его вместо Олега. Все знают, что виноват ты.

– Я попался. Меня подставили.

– Как знаешь, – сказал Барбос.

– В палате маршала лежит другой человек.

– А что? – спросил Рыжий Барбос,

– Может, и здесь нас обманули?

– Зачем нас обманывать? – спросил Черный Барбос. – Мы же согласны.

– Мы заранее согласны, – сказал Рыжий.

Я лег, но не спал. Я знал, что попробую еще один ход. Может получится. А может – нет.

Когда Мария Тихоновна пришла к себе в кабинет, как раз пробило восемь.

К тому времени я просидел за шторой в кабинете три часа. В пять я вышел из нашего отделения. Это лучшее время. Даже охранники спят.

Если не разбудишь дежурную сестру, то в любое место Института можно пройти незамеченным.

А кабинет Марии Тихоновны находится в углу второго этажа, высокого, старинного, но все равно только второго. И если вылезти на широкий карниз из женского туалета, то через три минуты ты в кабинете, при условии, что окно не заперто.

Окно было открыто.

Когда она вошла, то сразу уселась за письменный стол и включила компьютер.

Я вышел и издали, чтобы не испугать, тихо сказал:

– Извините, Мария Тихоновна, не сердитесь на меня. Она вела себя как героиня американского фильма.

– Ты один из юношей Григория Сергеевича? Прости, но я вас не различаю.

– Меня зовут Иван, Ванечка.

– Вспомнила. Ты влюбился в мою Дашу. И вчера украл ее из бассейна, за что она сегодня наказана. Мне нужно обследовать ее?

Я не сразу сообразил, что она имеет в виду, и облик у меня был, наверное, глупый, потому что Мария Тихоновна рассмеялась и сказала:

– Между вами не было ничего платонического, только если очень увлекались.

– Василий Аксенов, – сказал я. – Кажется, «Затоваренная бочкотара».

– Ты читал?

– Не знаю. Может, мой отец читал.

– Господи! Если бы не эта чертова бедность! – воскликнула Мария Тихоновна. – Вас надо изучать, как новые планеты! Это же удивительные случаи генетической наследственной памяти! Мы обращаемся с вами, как будто колем орехи паровым молотом.