Мария Секирина - Я мисс, и мне плевать (СИ)

Поговаривали, что правители древности имели невероятные способности. Четырехпалый Гарт, по легендам, когда на их город напало войско неприятеля, принял облик всех известных ему зверей. Армия, которой он стал, насчитывала тысячи животных, и он, управляя всеми ими сразу, смог защитить свой народ. Роберион Великолепный прославился тем, что предотвратил все напасти заранее, он принял облик гигантского зеленого дракона и пролетел над чужими землями, сея страх. Это отвратило разбойников от его краев на долгие столетия. Но все эти истории были древними, а среди живых не было никого, кто был бы свидетелем подобных чудес. Не было даже тех, кто лично знал таких свидетелей. Потому нам приходилось довольствоваться единственной формой за раз и использовать лишь облики животных.

Мои старшие братья, как члены правящей семьи, а значит и носители древней крови, могли обращаться в двух животных против распространенной среди нашего народа единственной формы. У самого старшего брата, будущего наследника власти были традиционные лев и ворон, у второго по старшинству, как у возможного его приемника, были те же самые. У третьего были лиса и гадюка, а у четвертого – волк и лебедь.

Взрослея, я тоже остановился на двух: лесной медведь и сапсан, но других форм не потерял. Я долго избегал испытания на зрелость, потому что считал, что четверых взрослых воинов в услужении моему отцу было достаточно, но вечно это продолжаться не могло. В двадцать три года, по нашим меркам поздно, я решился покончить с этим.

Подобные испытания у нас проходят эффектно. На специально отведенной под эти цели арене собирается весь город, и боец пред всеми ними должен сразиться с древним чудовищем. Убивать его нельзя, но можно сильно калечить до тех пор, пока оно не сдастся, тем самым давая вождю возможность провозгласить победу бойца. Однако чудовищу убивать не запрещалось, но смерть в таком поединке служила избавлением от того позора, который ложился на проигравшего.

Накануне вечером перед днем поединка я сильно волновался, буквально не мог заснуть, потому что у меня, как у сына вождя, хоть и младшего, не было права на поражение. Оттого в бой я пошел перевозбужденным. Небо было ясным, будто кто-то, готовясь к этому дню, стер тряпочкой все облака. Яркое солнце согревало воздух. Я помню, как ревела толпа, приветствовавшая меня, помню лязг, с которым поднималась решетка, закрывавшая ход в подземелье, где обитал мой противник, помню, как, опережая его на несколько шагов, на меня дохнуло зловоние.

Но, когда я принял форму медведя, все кроме боя перестало иметь значение. Чудовище атаковало стремительно и с силой, которой могли бы позавидовать многие животные. Прежде чем медведь обессилел от полученных ран, и его сознание стало угасать, я успел серьезно ранить чудовище несколько раз. Однако только когда я принял форму сокола и яростно атаковал сверху, враг отступил. Ключевым шагом было вернуть себе человеческий облик и встать во весь рост, принимая победу, что многим, как ни странно, давалось с трудом.

Я не без труда поборол агрессивность соколиной сущности и, успокоившись, принял человеческую форму. Все горожане рукоплескали мне стоя, но в тот миг всеобщего признания вместо того, чтобы радоваться я чувствовал горечь. Мой противник, с урчанием уползший обратно в свое подземелье, тоже был оборотнем. Я почувствовал это тем внутренним ощущением, которое в зверином обличье позволяло отличить обычного зверя от собрата по крови.

Позже я так и не смог спросить об этом у отца или у кого-то еще из прошедших это испытание. Ведь все знали об этом, но никто не поднимал шума, значит, так и должно было быть. Может быть, при других обстоятельствах я бы и сомневался, но мой родитель, наш вожак был мудрым. Я решил, что когда-нибудь сам пойму причину того, что нашего собрата держат в таких условиях. И причины того, почему он таким стал.

После обряда вступления в зрелость, отец отправил меня к оракулу. Им была девушка с темно-синими волосами с такой ярко-красной кожей, что казалось, будто кожи не было, лишь оголенные мышцы. Несмотря на внешнюю молодость, она была такой древней, что ее возраст никто не мог точно назвать. Отец как-то рассказал даже, что она была оракулом при его отце и при отце его отца, и при его деде, а наше племя живет долго, дожить до ста пятидесяти лет считается нормальным.

Оракул обитала в большом деревянном храме на самом краю поселения. Толкнув дверь, я увидел черноту, которая всасывала в себя свет снаружи. Братья предупреждали меня, что внутри меня может ожидать что угодно, но моей жизни ничего угрожать не будет. Несколько поколений моей семьи и семей горожан приходили к ней и возвращались обратно невредимыми. Я был готов к неведомому и уверенно шагнул внутрь, позволяя мраку обступить меня. Свет снаружи должен был проникать во множество незанавешенных окон, видных с улицы, но отчего-то не проникал. Я сделал пару шагов вперед, и, когда почувствовал, что меня кто-то крепко схватил за руку, даже не вздрогнул.