Олег Дивов - Ночной смотрящий

– Хорошо, а женщина мертвая в районе Филино?

– Слушай, да она же не местная! – воскликнул Юра так радостно, будто это все объясняло и сводило к минимуму ущерб.

– И… И что?

– Да ее из города вывезли и нарочно бросили!

– Не далеко везти-то?

– Слушай, мужик, да кто ж их поймет, городских?

– Ты представь, Андрюха, – сказал Витя, запуская отвертку в коммутатор. – Чего под Филином в лесу может делать голая баба с маникюром и этим… па… падикюром? Молодая.

– Молодая, – повторил Юра, поднимая кверху палец. Опять же, будто молодость погибшей многое проясняла.

– А то, что погрызли ее – ну, мало ли кто погрыз.

Лузгин громко рыгнул. Пахнуло сивухой.

– Извините, – сказал он. – Давайте подытожим. Значит, лазает зверь, дерет собак, оставляет следы, больше ничего. Но люди-то пропадают? Рыбаки, я слышал, исчезли. И потом, вроде бы прошлым летом приезжали сюда двое москвичей – и тоже пропали. Их милиция искала.

– А-а, слушай, это которые зверя как раз ловивши! – вспомнил Юра. – Биологи, зоологи, хрен их поймет.

– Сами его и накликали сюда, – добавил Витя со столба.

– Он еще в прошлом году тут был?! – вконец ошалело спросил Лузгин.

– Не-а, в том году зверь к городу ближе ходил. Москвичи у нас покрутились чуток, поспрашивали и дальше умотали. Серега Муромский их тогда за Горелый Бор отвезши – и с концами. Ментовка потом искала, да без толку. А странные были оба. Пришибленные не пришибленные, а вот с прибабахом. Медленные. Я еще подумал – как они зверей-то ловят, если медленные такие.

– Ладно, – сказал Лузгин, поднимаясь на ноги. – Пойду дом открывать. Вечером увидимся.

– Ты, Андрюха, погляди там у себя внимательно. Изба-то на отшибе, вот и погляди – вдруг следы.

– Я смотрел – нету, – сказал Юра.

– А пускай он поглядит, глаза-то молодые.

– Только уже залитые малость, – заметил Лузгин и снова рыгнул.

Село и вправду умирало. Проходя главной улицей, Лузгин повсюду встречал отчетливые знаки близкого конца. Конечно, Зашишевье еще держалось, ерепенилось, даже новый и довольно прибыльный бизнес освоило – заготовку древесины, но ему фатально не хватало молодых. Они покидали этот лесной угол еще в советское время, а когда настала эпоха больших возможностей, сорвались отсюда все разом. У них просто не было стимула оставаться.

Чтобы жить, село должно обладать стратегически верным положением на карте. Зашишевье этим похвастаться не могло. Окажись оно хоть километров на десять ближе к городу, здесь сейчас была бы дачная зона, неплотно, но обстоятельно заселенная бегущими из шумного и грязного Подмосковья столичными жителями. А это уже приработок для аборигенов, рентабельный автобус и магазин хотя бы летом. Какое-никакое, а шевеление. Увы. Быть может, придет время, и Зашишевье поднимется. Но скорее всего этого не случится.

Потому что незачем.

На Крестах – единственном в селе перекрестке, украшенном кирпичным ящиком автобусной остановки и «рельсой» пожарного колокола, Лузгин встретил Ерёму-рыбака. В прошлом знатный браконьер, а теперь просто мирный дедушка-алкоголик безуспешно пытался завести мотоцикл с коляской, весь такой же перекошенный, как Ерёмина физиономия. По меркам прогрессивного человечества рыбак был просто в жопу пьян, по своим личным – вполне ничего.

– О, Андрюха! – обрадовался Ерёма. – Приехавши!

Лузгин угостил его сигаретой.

– Привет вам, – сказал он. – От деда на «Запорожце».

– От какого деда? – удивился Ерёма.

– Дед меня подвозил на желтом «запоре». Просил вам передать, что зимой приедет на мормышку удить.

Ерёма только головой помотал да рукой махнул.

– Да и ну его, – сказал он. – Слушай, что я у тебя спросить хотел… Во! А правда, Киркоров – пидор?

– Дядя Ермолай, я же светской хроникой не занимаюсь, – извиняющимся тоном ответил Лузгин. – В основном про социалку пишу – ну, типа, как народу херово живется.

– Правильные слова, Андрюха! – воодушевился Ерё-ма. – Народу сейчас живется… – он снова помотал головой и махнул рукой.

– Далеко собрались-то? – участливо спросил Лузгин.

– А-а… – Ерёма изобразил ту же комбинацию жестов и широко улыбнулся. Глаза у него были пронзительно-голубые, приделай на молодое непропитое лицо – и хоть сейчас в Голливуд.

– Ну, счастливого пути, – сказал Лузгин.

– И тебе, Андрюха, того же!

Из коляски мотоцикла торчала двустволка.

Дом Лузгина стоял у околицы, и в этом году его от ближайшей жилой избы отделяло уже не две заколоченных, а четыре.