Джеймс Кейбелл - Земляные фигуры

– Так из-за этого гейса, – спросил незнакомец, – у тебя из шевелюры выстрижен большой клок?

В тот же миг лицо Мануэля стало мрачным.

– Нет, – сказал он, – это не имеет отношения к гейсу, и не будем об этом говорить.

– Странный ты парень, раз взял на свою голову такое обязательство, срезал с головы почти половину волос и имеешь в голове такие фантазии. И хотя, слушаясь матери, не наделаешь большого вреда, я удивляюсь, Мануэль, что ты валяешься тут на болоте среди свиней и отдаешь молодость этому пугалу и стоячей воде, когда у тебя впереди такое интересное приключение, когда Норны, прядя нить твоей жизни, предсказывают тебе великие подвиги.

– Ха, да будет славен Господь, сударь, но что это за приключение?

– Приключение состоит в том, что дочь графа Арнейского похитил некий волшебник, и этот высокородный граф Деметрий сулит несметные богатства, земли и руку девушки в придачу тому молодцу, который вернет ему любимую дочь.

– Я слыхал разговоры об этом на кухне Арнейского замка, куда продаю поросят. Но какое до этого дело свинопасу?

– Мой мальчик, сейчас ты свинопас, дремлющий на солнце, так же как вчера был младенцем, кричащим в колыбели, но завтра ты не будешь ни тем, ни другим, если есть хоть какая-нибудь правда в словах Норн, шушукающихся под своим ясенем.

По-видимому, Мануэль покорился неизбежному. Он наклонил свою белобрысую голову и торжественно сказал:

– Честь и хвала Урд, Верданди и Скульд! Если мне предписано стать спасителем дочери графа Арнейского, глупо спорить с Норнами. Скажите же мне, как зовут этого проклятого волшебника и как добраться до него, чтоб отрубить его мерзкую голову?

– О нем говорят как о Мирамоне Ллуагоре, повелителе девяти снов и князе семи безумий. Он живет в сказочном великолепии на вершине серой горы Врейдекс, где изобретает всяческие иллюзии и, в частности, создает человеческие сновидения.

– Да, на кухне Арнейского замка говорят о Мирамоне и такое. И никто на кухне не отрицал, что этот самый Мирамон – опасная личность.

– Он самый хитрый из волшебников. Никто не может ему противостоять, и никто не может миновать ужасных змеев, поставленных Мирамоном для охраны серых склонов Врейдекса, если только человек не вооружен убийственным мечом Фламбержем, который висит у меня здесь, в этих синих ножнах.

– Что ж, тогда графскую дочь должны освободить вы.

– Нет, это не пойдет, потому что в жизни героя слишком много суматохи, схваток и кровопролитий, а мне это не подходит – ведь я миролюбивый человек. Кроме того, герою, который спасет госпожу Жизель, отдадут ее руку, а поскольку у меня уже есть одна жена, я знаю, что от двух жен будет только вдвое больше скандалов и все, а мне это не подходит – ведь я человек миролюбивый. Поэтому думаю, что лучше тебе взять меч и пуститься в приключение.

– В общем-то, – сказал Мануэль, – иметь под боком богатства, земли и красавицу жену лучше, чем стадо свиней.

Словом, Мануэль опоясался заколдованными ножнами, а заколдованным мечом он с грустью порубил на куски глиняную статую, которую так и не довел до совершенства. Затем Мануэль вложил Фламберж в ножны и прокричал свиньям слова прощания.

– Я никогда не вернусь к тебе, мое стадо, потому что, на худой конец, лучше доблестно умереть, чем проспать всю свою молодость. У человека лишь одна жизнь. Поэтому я покидаю вас, мои свинюшки, чтоб добыть себе красавицу жену, много богатств и свободу и исполнить волю моей матушки. А когда мой гейс будет с меня снят, я не вернусь к вам, мои хрюшки, а отправлюсь путешествовать и дойду до самого края земли, чтобы увидеть пределы этого мира и их оценить, покуда жив. Ибо после этого не я буду оценивать, но меня: ведь, как говорят, человек, которого покинула жизнь, не годится, в отличие от вас, даже на хорошую ветчину.

– Такого красноречия для свиней, – говорит незнакомец, – больше чем достаточно, и похоже, это им понравилось. Но нет ли какой-нибудь девушки, с которой ты хотел бы попрощаться не только на словах?

– Нет, сначала я подумал, что попрощаюсь с Сускинд, которая иногда благоволила ко мне в своем сумрачном лесу, но, поразмыслив, решил этого не делать. Сускинд, вероятно, разревется и потребует обещаний вечной верности или, что еще хуже, охладит мой пыл, с которым я устремился вперед к завоеванию богатств и прелестной дочери графа Арнейского.

– Вижу, ты, мой юный Мануэль, странный малый, хладнокровный и откровенный, и зайдешь далеко – неважно, в добре или зле!