Светлана Нергина: Монета встанет на ребро

В мире – вернее, в мирах ведьмы Иньярры, более или менее беззаботно странствующей по итерациям пути к собственному Храму, мужчинам уготована менее завидная участь. В лучшем случае это терпимые попутчики и объекты непродолжительных утех, с которыми приходится расставаться, ибо удел ведьмы – одиночество, неизбывная печаль и ощущение высокой миссии, где любая мало-мальски серьезная привязанность будет обузой на долгом пути (Иньярра регулярно напоминает о своем возрасте, составляющем более восьмидесяти лет; это соображение уступает по популярности лишь признанию ее в любви к плюшкам и туфлям на шпильках), но в несомненном большинстве это тупые, грязные и вонючие мужланы, которых хлебом не корми, дай заглянуть под юбку, либо сопливые, инфантильные и неуклюжие существа, которых нужно опекать и снисходительно относиться к их ребячливой брыкливости. Ау, настоящие мужчины, отзовитесь! Ах да, вы же все перевелись. Как говорил незабвенный Атос, «разучилась пить молодежь, а ведь этот еще из лучших». Но нужно отдать должное Иньярре, она все-таки объясняет, что в особях мужского пола есть определенная необходимость, пусть даже не слишком насущная: «Мужчина нужен не для того, чтобы защищать, хотя иногда до безумия хочется, чтобы мечом за тебя помахал кто-нибудь другой, а ты с дурацким хихиканьем стояла у него за спиной. И не для того, чтобы было хоть какое-нибудь общество: для этого есть друзья. Он нужен для того, чтобы знать, что ты имеешь право быть слабой. Что тебя понимают и прощают. Что ты НЕ ОДНА». Звучит многообещающе, хотя вроде бы исключает возможность дружбы между мужчинами и женщинами.

Мировое Древо, предложенное автором в качестве главной космогонической концепции, имеет древние корни. Начиная с древа Иггдрасиль, питаемого бездонными водами Мимира, и горы Сумеру с храмами по четырем углам света оно протянулось до сферы Дайсона и Ларри Нивена в научной фантастике и от толкиеновского Средиземья до галлюциногенных миров Роджера Желязны между Амбером и Хаосом. Впрочем, здесь оно больше напоминает древо Сефирот с выпотрошенной эзотерической начинкой, на противоположных концах которого – условно западном и восточном – находятся летающие Храмы, наполняющие мир смыслом, порядком и жизненной энергией. Где-то посередине болтается убогий технологический мирок Земли, а остальное пространство заполнено другими Ветками, многозначительно похожими друг на друга своими пасторальными пейзажами, трактирами, ролевыми персонажами и повсеместным признанием роли магии в устройстве окружающей действительности. Но дуалистическая конструкция хороша для религиозной или политической идеологии, а в космогонии она нестабильна, поэтому должен появиться третий Храм, который уравновесит два других. Именно к нему неосознанно стремится Иньярра в первой книге, распутывая череду загадок и происшествий, намекающих на глубинные сдвиги в ее волшебных мирах.

Образ Иньярры, альтер эго Нергиной, принадлежит к несомненным достижениям творческой мысли автора. Бодрая и неунывающая, дерзкая и уверенная в себе, она совершает «путешествие открытий», сначала приближаясь к собственному Храму, а потом стремясь к обретению внутренней гармонии и, надо полагать, к женской мудрости, несмотря на свой почтенный возраст. При этом она разными способами исцеляет миры, через которые проходит, вразумляет нерадивых людей и дает отпор злу во всех его проявлениях. Иногда ей помогают подруги, «храмовые» ведьмы Ильянта и Таирна, но большей частью она прекрасно обходится без них, и первоначальный «бесхрамный» статус ей нисколько не мешает. Иньярра часто и со вкусом пользуется крепкими выражениями, и, хотя они переведены на фэнтезийный язык, известный повсюду, кроме матушки-Земли, словесные конструкции позволяют без труда угадать родные аналоги. Ее оптимистичной натуре не чужды и эмоциональные рефлексии, обычно в виде лирических отступлений, где она размышляет о мировых горестях, кратковечности смертных, чья красота увядает у нее на глазах, и собственной тяжкой участи – быть свидетельницей этих перемен и оставаться хранительницей жизни в любых ее проявлениях. Кстати, поэтому она испытывает профессиональную неприязнь к военным, которые, как известно, жизнь отнимают («Да кто он такой, чтобы рисковать Жизнью ради глупой забавы, ради развлечения самого себя невиданным зрелищем? Причем не своей бестолковой, беспутной, а – жизнью других людей?»). Сама она не прочь при случае уложить трех-четырех зарвавшихся мужиков, но старается никого не убивать, и при любой удобной возможности наносит свой любимый удар каблуком в пах, о чем не стоит забывать и незадачливым спутникам.